Перед внутренним взором Олафа возникла картина детства его сыновей, когда он, вернувшись с охоты, выпустил из полотняного мешка перепуганного косулёнка.

— Это вам, — как всегда кратко бросил он сыновьям. Старший тут же схватил косулёнка и хотел выскочить с ним из дома, но Гуннтор вцепился в его рукав пальцами, как клещами. Старший почти на два года брат начал тянуть за собой младшего и почти вырвался у двери из его цепких рук. Гуннтор и в самом деле отпустил одну руку, но тут же со всего маху ударил старшего брата в нос. Тот завизжал от боли и ещё больше от страха, когда по его ладоням, прикрывшим лицо, побежала тёплая струйка крови. Мать было рванулась разнять драчунов, но Олаф грозным окриком остановил её. Гуннтор тем временем схватил косулёнка и вихрем помчался к сараям, чтобы в укромном месте в одиночку насладиться привычным развлечением — разделыванием живого существа. Между тем Олаф подошёл к плачущему старшему сыну и отвесил ему тяжёлый подзатыльник за слабость и слёзы, которых не должен знать настоящий викинг. Потом сказал, глядя ему прямо в глаза, так, как когда-то ему самому говорил отец:

— Запомни, сын, и передай своему сыну, чтобы он сказал то же своему: мы, викинги, свободные люди фиордов, рождаемся, чтобы повелевать другими! Остальные народы существуют только для того, чтобы повиноваться нам. Тот, кто не может принести тебе пользу, должен умереть. Чем больше ты будешь убивать, тем больше тебя будут уважать и бояться, потому что власть покоится на силе. Запомни, кто силён — тот господин, кто слаб — раб или покойник. Ты должен быть только господином, если нет, то лучше умереть!

Видимо, эта слабинка и стоила ему жизни. Старший сын погиб, не достигнув совершеннолетия.

Олаф вернулся к действительности, взглянул на Гуннтора и сказал:

— Я хочу поручить тебе очень важное дело, настолько важное, что никому другому я его доверить не могу. — Конунг ещё раз внимательно посмотрел на сына, как бы в последний раз оценивая, справится ли он.

— Я исполню всё, как ты скажешь, отец! — склонив голову, ответил польщенный таким доверием Гуннтор. — Говори, что я должен сделать.

— Об этом чуть позже. — Олаф задумался, прохаживаясь туда-сюда, как он делал всегда, чтобы собраться с мыслями. — Нас ограбили, сын! — Увидев удивленный лик Гуннтора, добавил: — Да, ограбили, залезли в наши сундуки и очистили, оставив жалкие крохи.

— Нам с Лодинбьёрном тогда просто не повезло, — пожал плечами Гуннтор, — но волей Одина мы остались живы…

— Я не о том, сын. Это случилось не сегодня и не вчера. Проклятые веринги ограбили нас гораздо раньше! Вначале они отобрали у нас наше море, в котором мы всегда были безраздельными властителями. Теперь оно даже называется их именем, а наше господство на нём ушло в прошлое и осталось разве что в наших сагах. И мы, кажется, уже смирились с этим, и даже если хотим пойти в поход за добычей в Грецию, Италию, Кордовский Эмират или ещё куда, то вынуждены договариваться или идти вместе с ними… — Старый конунг тяжко вздохнул. — Но два года назад случилось то, чего мы не должны простить, потому как если мы им и это спустим, то наше могущество истает окончательно, как лёд по весне.

— Что ты имеешь в виду, отец?

— Альдога, озёра Нево, Чудское, Онежское, Бел-озеро и земли живущих там народов — исконно наши охотничьи угодья. В сезон охоты мы приходили туда и брали то, что принадлежит нам по праву сильных, — шкуры, железо, рабов и прочее. А теперь ненасытные ререги прибрали все эти угодья к своим загребущим рукам. Их конунг Рерик то ли купил, то ли силой захватил княжескую власть в Хольмгарде и провозгласил себя единственным владетелем всех этих богатых земель! — Разгневанный Олаф Жестокий быстрее заходил по дому, от широких деревянных настилов для сна до очага и обратно. — Скажи, сын, разве это не грабёж, разве не бесстыдное коварство и безмерная жадность? Мы ютимся в скалистых фиордах, всякий раз рискуя жизнью ради добычи и пропитания наших семей, а ненасытный конунг Ререк жирует там, где всё само идёт в руки!

Наступило тяжкое молчание.

— Но что мы можем сделать, отец, — ведь собрать вместе всех конунгов не то что Скандинавии, но даже нашей Норвегии, невозможно, ты же пытался, но каждый тянет только в свою сторону. Каждый хочет быть самым главным. Несколько вожаков могут на короткое время объединиться для похода, а потом по дороге домой в удобный момент прикончить союзника и забрать его долю добычи. Всё бесполезно, отец, никто не пойдёт с тобой против верингов, — опустил глаза Гуннтор.

— А я никого и не собираюсь приглашать. Я придумал свой план, и мы сами, почти сами, — дополнил конунг, — можем его осуществить. Ты знаешь, сын, почему я назвал тебя «Битва Тора»? — Олаф выдержал паузу. — Потому что никто не может устоять против его могущественных ударов. Я хотел, чтобы часть божьего могущества Тора проявилась в тебе. Ты будешь конунгом в новом походе! Старого Лодинбьёрна назначаю твоим советником, прислушивайся к нему, но не повторяй его глупостей, решай всегда сам, помни, что за поход отвечаешь ты! — Про себя Олаф вновь усмехнулся наивности Медведя: «сможешь построить не один кнорр», да если я сделаю то, что задумал, то без всякого труда смогу позволить себе не один десяток драккаров и шнеккаров, глупый Косматый Медведь!

— А ты, отец, разве не пойдёшь с нами? — спросил Гуннтор.

— Нет, у меня другие дела, но успех их будет зависеть от успеха вашего похода. Слушай внимательно, что ты должен сделать! — И он изложил сыну свой план. — Запомни, Гуннтор, если ты сделаешь всё, как я сказал, то большинство конунгов Скандинавии будут зависеть от нас и приходить к нам с дарами. Иди, сын, готовь драккары и людей, и прославь своё имя «Битва Тора», как это было до сих пор! — торжественно закончил Олаф свою речь.

— Отец, — радостно сверкнув очами от предвкушения нового необычайно дерзкого приключения, ответил молодой конунг, — с помощью Тора я сделаю всё, не сомневайся!

— Можешь взять с собой Ас-скальда, он, как никто, умеет в трудный час поднять дух воинов, — молвил Олаф. — И ещё, — добавил он, — старый Уго пойдёт на твоём драккаре. Он будет надёжным проводником.

— Эй, воины, пора уже приниматься за еду, а вы всё не наговоритесь! — выглянула из двери большого дома жена конунга. — Я сегодня приказала рабам зарезать молодого кабана, чтобы порадовать вас доброй домашней едой, а вы всё со своими делами, мало, что не вижу вас месяцами, когда вы в походах…