Коль мы уже занялись деятельностью Гамарникова, вспомню о конфликте, происшедшем между ним и Анджеем Смолиньским на почве одной разработки, заказанной американцами. В соответствии с полученным поручением оба должны были приготовить строго секретную разработку по экономической проблематике. Американцы разговаривали с каждым из них в отдельности, предупредив, что если они кому-нибудь скажут хотя бы одно слово о порученной работе, то сразу же вылетят из «Свободной Европы». Так что они не знали ни того, что оба пишут эту разработку, ни тем более того, что третью разработку, посвященную тому же комплексу проблем, американцы уже имели в своих папках. Она была подготовлена в США с участием лучших американских, английских, западногерманских, французских и других экспертов. ЦРУ таким образом проверяет квалификацию своих сотрудников, изучает степень их роста в конкретных областях знаний. Некоторые периодически заказываемые разработки — их частота строго регулируется на основе математических расчетов — нужны не для оперативной работы, а для секретного изучения сотрудников. Иначе говоря, никто не знает, какие из аналитических материалов нужны ЦРУ для дела, а какие только для проверки. Насколько мне известно, эта система постоянного экзамена для персонала ЦРУ была введена после компрометирующего американцев поражения на Кубе в апреле 1961 года. Основой запланированной тогда в больших масштабах агрессии были ошибочные оценки оборонного потенциала Кубы, представленные президенту Кеннеди экспертами ЦРУ.

На проведенном «экзамене» лучшим оказался Анджей Смолиньский. Его анализ в нескольких существенных пунктах совпадал с оценкой ЦРУ и вносил также новые элементы, которые вызвали интерес у американцев. Однако этот успех не принес Смолиньскому счастья. Новак и Гамарников, опасаясь растущей конкуренции, начали ставить ему палки в колеса. Гамарников, хитрая лиса, начал напоминать Новаку, как Смолиньский на одном совещании поставил под сомнение его выступление об отсутствии свободы слова в Польше. Смолиньский сказал тогда: «По-разному бывает. Я знаю несколько ведомств за пределами Польши, где можно только мечтать о такой свободе высказывания собственного мнения, какая существует в варшавских учреждениях». Новак понял его слова как замечание в свой адрес и в адрес польской секции «Свободной Европы». В течение продолжительного времени он сдержанно относился к Смолиньскому, и хотя позже их отношения несколько улучшились, тем не менее в сознании директора осталась обида, которую ловко обыгрывал Гамарников. Зная взаимоотношения сотрудников польской секции, он начал настраивать «стариков» против Смолиньского. Ободренные его злыми замечаниями, несколько переводчиков с польского языка на английский (те, кто сидел над текстами Смолиньского, поскольку он сам не смог одолеть ни одного иностранного языка) издевались над произношением Анджея, упрекая его во многих элементарных ошибках. Как говорили, он употреблял слова, каких нет ни в одном польском словаре. Переводчики не имели смелости признаться, что если уж нужно кому-то указать на ошибки, то следовало бы начинать именно с них. Обычно они испытывают страх перед новыми сотрудниками и усердно используют каждый случай, чтобы по крайней мере поставить их в смешное положение. Когда Смолиньскому предстояло повышение, завистники прибегнули к новым инсинуациям против него — начали приписывать ему антисемитизм.

Смолиньский, раздосадованный тем, что власти США несколько раз отвечали отказом на просьбу разрешить ему выехать в Соединенные Штаты, мотивируя это его прошлой принадлежностью к ПОРП, как-то взорвался: «Если бы я был евреем, никому в США не помешала бы моя давняя принадлежность к партии!» И перечислил несколько фамилий бывших польских граждан, членов партии, которые не были вынуждены проводить пятилетний карантин в Западной Европе и сразу же поехали в США.

В то время когда я выезжал из Мюнхена, вызванный Центром для возвращения домой, Гамарников, демонстрируя мнимую симпатию и уважение к Смолиньскому, существенно тормозил его карьеру в ЦРУ. Таким путем он защищал свои позиции, но не известно, как долго эти шаги останутся действенными. На страхе Гамарникова перед Смолиньским больше всего наживался Заморский.

Американцы, как я уже говорил, поручили Смолиньскому подготовить проект реорганизации коллектива, руководимого Заморским. Я читал этот проект, поскольку был единственным сотрудником, которого предполагалось оставить на занимаемой должности. Все шло так, что мы каждый день ожидали отставки Заморского и назначения на его место Смолиньского. В результате закулисных интриг и давления Гамарникова, опасавшегося последствий реорганизации, кандидатура Смолиньского в конечном счете отпала. Заморский не расстался со своим креслом.

Для Гамарникова, работающего в «Свободной Европе» с ноября 1952 года, это была не первая интрига, направленная на устранение конкурентов.

Несколько лет назад ЦРУ начало подготавливать нового шефа для польской секции «Свободной Европы». Им должен был стать Тадеуш Стешетельский, руководитель местного бюро в Нью-Йорке. Стешетельский, как можно было этого ожидать, в лучшем случае терпел бы Гамарникова на должности своего заместителя. Поэтому находящийся под угрозой дуэт Новак — Гамарников сразу же приступил к оборонительным действиям. По поручению директора Гамарников завел специальную папку, в которую старательно собирал все недочеты нью-йоркского бюро. При благоприятных условиях он по договоренности с директором передал папку американцам. Последствия были немедленными. Стешетельский не только не заменил Новака, но и вообще потерял место.

В своих интригах с персоналом и в погоне за властью, так же как и за деньгами, Гамарников ловко использовал тот факт, что среди американцев, занимающихся проблемами Центральной и Восточной Европы, было и еще есть много его единомышленников. Следовательно, он знал, где иметь поддержку в кризисных ситуациях.

Четвертым и не менее важным заместителем Яна Новака является Цезары Шульчевский. Это гладкий, прилизанный пожилой человек, которого никто не любит, даже сам Новак. Ему более шестидесяти лет. Он женат, имеет ученую степень кандидата и гражданство США. Занимается административными, финансовыми и кадровыми вопросами, но только формально, так как административные вопросы «Свободной Европы» находятся в руках немцев, а финансовые и кадровые — это сфера американцев.

В период моего пребывания в Мюнхене Цезары Шульчевский ничем не выделялся. Он неизменно подлизывался и к офицерам ЦРУ и к различным баварским деятелям, с которыми братался при первой возможности, не известно только, по убеждению или потому, что имел несколько знакомых польских эмигрантов, которые вопреки всему упрямо хотели видеть будущее Польши в союзе с Западной Германией.

В польской секции численность редакторов и старших редакторов колебалась в пределах тридцати человек. Некоторые из них были настолько бесцветны, что я не смог бы их более подробно охарактеризовать, хотя всех часто, а многих даже ежедневно встречал в кафетерии. Вот один из них — Тадеуш Подгурский, которого называли Мельница или Блинчик. Единственная тема, к которой он постоянно возвращался, — это его аферы в годы оккупации, когда он проживал на Повисле. На работу в «Свободной Европе» его направила эмигрантская Польская социалистическая партия (ППС), когда умер Яцек Сняды и в польской секции стало не хватать специалистов по «рабочей» тематике. Тексты передач Подгурского — предмет постоянных шуток в кафетерии. Благодаря им и родилось прозвище Мельница, ибо он мелет подряд все, что рождает его скудное воображение и во что он сам не верит. Много говорит о роли профсоюзов и рабочем самоуправлении, но я уже писал, как он держал себя, будучи заместителем председателя «профбюро» в деле Януша Корызмы.

Вновь вспоминаю об этом, ибо Подгурского знают как человека, который ничего не делает даром. Его считали одним из рьяных доносчиков. С этой точки зрения с ним могут соревноваться только Люциан Пежановский и Альфред Знамеровский. Новак заплатил Подгурскому за оказываемые услуги квартирой, чему не завидует никто, за исключением, возможно, Пежановского — новоиспеченного сотрудника в реорганизованном коллективе польской секции.

Пежановский — это фигура, вызывающая чувство жалости и отвращения. Мечковская-Стыпулковская, о которой я скажу ниже, называла его, и пожалуй метко, толстой крысой. У других он заслужил прозвище Зельц, красочно отражающее особенности его фигуры. Несмотря на тучность, Пежановский еще довольно подвижен и старается понравиться каждому, в ком нуждается, но многих, кто встанет ему поперек дороги, он готов буквально съесть. В жадности к деньгам не знает меры. В польской секции, пожалуй, нет никого, кто не одолжил бы ему денег — заведомо безвозвратно, поскольку Зельц удивительно быстро забывает о своих долгах. Дело дошло даже до того, что, когда сотрудники договариваются заскочить в ресторан и вблизи появляется Пежановский, они тут же замолкают или меняют тему разговора. Ибо случалось, что Пежановский «случайно» появлялся у столика сослуживцев, заказывал напитки и закуски, а в критический для него момент, когда официант подходил со счетом, обращался в бегство или, предусмотрительно схваченный за пиджак, садился опять на стул и демонстрировал отчаяние. У него обычно или не хватало денег, или вообще не было с собой кошелька. За него платили, и этим все заканчивалось. Пежановский потом, как огня, избегал одураченных сослуживцев, пытался их убедить, что заплатил свою долю, а припертый к стене, он мог кричать, что вообще ни в каком ужине не участвовал и просто стал жертвой мошенников, пытающихся выманить у него несколько сот марок. Так когда-то он поступил с Божековским.