Такие истории происходили и происходят также с некоторыми из польских литераторов. У них тоже бывают свои покровители, причем не всегда по эту сторону океана.

«Свободная Европа» ежегодно присуждает литературные премии, имеющие «символический» характер. Дело в том, что лауреат не получает венка, сплетенного из зеленых банкнот. О его книге и о нем самом только сообщают в радиопередачах и пишут в бюллетенях станции, рассылаемых большинству журналов в капиталистических странах. Иногда, как следствие этой рекламы, книга переводится и даже переиздается, что сказывается и на материальном положении автора, если только совесть и достоинство позволяют ему пользоваться доходами, которыми он в какой-то мере обязан «Свободной Европе». Формально председателем жюри, распределяющего премии по литературе, является Тадеуш Новаковский-Ольштынский — человек, остававшийся для меня загадкой на протяжении всего периода моего пребывания в Мюнхене. Он был единственным из польской секции, кто поддерживал контакты с прогрессивными и вообще высоко котирующимися на книжном рынке писателями и публицистами ФРГ. Он был связан с так называемой «Gruppe-47» — организацией литераторов, созданной в 1947 году (отсюда и ее название), не имеющей четкой программы, но играющей видную роль в формировании культурной жизни Федеративной Республики Германии. Он принимал участие в различных мероприятиях, и всюду его принимали хорошо, даже с некоторыми почестями. Ему пришлось многое пережить в гитлеровских концентрационных лагерях; там погиб его отец, боровшийся в свое время за возвращение Польше ее исконных земель, захваченных немцами. Способный, начитанный, он знал многих людей, хотя и занимающих официально невысокие должности, но пользующихся большим авторитетом в высших кругах США и Великобритании. При всем этом, как ни странно, он покорно склонял голову, когда Новак топал на него ногами или повышал голос. Он не решался ничего возразить, когда Гамарников или Стыпулковская разражались своими антипольскими тирадами, а делали они это ежедневно по любому поводу. Вот такой человек и был председателем жюри комиссии, распределявшей награды на конкурсе, который «Свободная Европа» официально объявляла. Каждый год в начале осени на его адрес приходили из Польши книги от разных литераторов, алчущих славы, оплаченной иностранными деньгами. Почти все книги были снабжены раболепными посвящениями. Если бы эти комплименты соответствовали истине хотя бы на десять процентов, то Новаковский должен был бы уже дважды получить Нобелевскую премию. В действительности же во всем этом литературном мероприятии он был лишь посредником. Книги попадали к американцам, и там, на значительно более высоком уровне, решалось, кого и за что следует отметить. Список лауреатов обычно передавался Новаку за несколько дней до заседания жюри. Новаковскому же оставалось только написать обоснование — несколько дешевых комплиментов — и прочитать этот текст перед микрофоном.

Американцы высоко оценивают все то, что может оказать отрицательное влияние на нашу идеологию, политику и культуру, что ведет к брожению, дезориентации и недовольству в разных группах общества. И в вопросах литературы, и в проблемах, волнующих мир искусства, и в любой другой области они категорически требуют соблюдения своих собственных пропагандистских или шпионских интересов. Им безразличны личные симпатии или антипатии Адама Циолкоша, Тадеуша Новаковского и даже самого Новака. Они заботятся о последовательном осуществлении своей стратегии в психологической войне, и от этой генеральной линии, как я уже подчеркивал, не допускают никаких отступлений. Совершенно очевидно, что в этих условиях Новаку может отводиться только роль послушного исполнителя. Он же хочет быть равноправным партнером и всеми силами стремится убедить своих хозяев в том, что благодаря ему и его людям польское общество уже мыслит так, как этого желают американцы.

Эта страсть директора часто приводит к ляпсусам. Я много раз наблюдал, как сотрудники Новака потели, вымучивая анализ, подтверждающий восхищение поляков американской политикой во Вьетнаме, Камбодже и Лаосе. Прислужник Новака Люциан Пежановский, заранее зная вкусы шефа и его начальников, рассказывал на программной конференции (вскоре после своего выезда из Польши), что жители Варшавы, Кракова или Познани, отвечая на вопрос, что они думают о войне во Вьетнаме, с восхищением отзывались о замечательной технике и вооружении американских войск и ни один из них даже не подумал осудить бомбардировки. Сам Новак поморщился, выслушав такую чушь, но ничего не сказал, поскольку в зале были три-четыре американца, от которых зависела его дальнейшая карьера.

Я был свидетелем и более напряженных усилий, когда Израиль начал агрессивную войну на Ближнем Востоке. В соответствии с официальной позицией, занятой в этом конфликте США, польская секция станции должна была оправдывать захватническую политику Израиля.

Начался какой-то психоз. Стыпулковская, Гамарников, секретарши Новака и его заместителей, а также секретарши, работающие непосредственно у американцев, стали собирать деньги для Израиля. Корызма не хотел давать и сразу же получил разнос. Другие после колебаний давали до пяти до двадцати марок. Радость по поводу успехов Израиля у некоторых была несравненно большей, чем выплачиваемые ими суммы.

Те же самые секретарши внимательно следили за тем, чтобы каждый сотрудник польской секции выражал, как можно чаще, свою радость по поводу успехов Израиля. Тот, кто хотел заслужить хорошую репутацию, должен был повторять:

— Это победа не только Израиля, это победа всего Запада, это также победа цивилизации над варварством.

Одних слов было мало. Нужно было, не обращая внимания на ход и последствия агрессии, напалмовые бомбы, убийства мирного населения и издевательства над военнопленными, говорить с энтузиазмом, с блеском в глазах.

Нашлись и такие усердные доносители, которые внимательно следили за теми, кто не выражал слишком большого восторга по поводу военных успехов Израиля. Жертвой такого доноса стал Тростянко. Уже всерьез предсказывали конец его карьеры, когда он, не на шутку испугавшись, начал спасать себя, расхваливая в своих передачах Израиль и громя арабов.

Стыпулковская не боялась доносчиков, ей ничто не угрожало. Она сразу же заняла нужную позицию. Без всякого чувства меры она поносила арабов. Когда до Мюнхена докатилась волна решительного протеста польского общества против агрессии Израиля и террора, установленного на оккупированных территориях, в одной из передач эта дама осмелилась утверждать, что если поляки не одобряют израильской агрессии и осуждают захват арабских земель, то они тем самым — обратите внимание на ее слова! — «ставят под вопрос свои права на Гданьск, Щецин, Вроцлав и Валбжих».

Если бы не режим, установленный Новаком и его людьми и усиленный истерической активностью произраильской группы, поднявшей бешеную шумиху во время войны на Ближнем Востоке, Стыпулковская после такого заявления вряд ли сумела бы удержаться в польской секции. Обычно в «Свободной Европе» никто не слушает радиопередач, мало кто знает, какие тексты идут в эфир. Но на этот раз все обстояло иначе: не было ни одного человека, который не знал бы о передаче Мечковской. Даже те, кто еще до поступления на службу на станцию работал в нескольких разведках, даже циники, которых интересовали только собственные чековые книжки, почувствовали себя задетыми. О причинах такого волнения вслух не очень распространялись. Частично оно было вызвано страхом перед реакцией американцев. Хозяева могут быть щедрыми, когда речь идет об их интересах, но они хотят знать, на что тратятся деньги. Передача Стыпулковской сводила на нет годы усилий, направленных на то, чтобы представить «Свободную Европу» как организацию, движущей силой которой являются якобы польские эмигранты. Высказывались опасения, что американцы опомнятся, поймут, какая серьезная ошибка допущена, и, разобравшись, на что идут их доллары, приступят к реорганизации польской секции, а тогда многим придется снова искать работу. Но наряду с этим страхом проявлялось и искреннее возмущение, ибо скандальность поступка Стыпулковской действительно переходила все границы. Наиболее смелые, встречаясь в коридоре и поздоровавшись, говорили друг другу:

— Вот ведь стерва… а?

И ни разу никто не спросил, о ком идет речь, потому что в эти дни все только и говорили о Стыпулковской — «оплоте христианства».

Американцы никак не реагировали. Если они что-нибудь и предприняли, то сделали это так осторожно, что никто из сотрудников польской секции об этом не знал. А на повестке дня стояла уже новая антипольская кампания, своим размахом превосходившая предыдущие. В ее шуме передача Стыпулковской как-то забылась.

В финансируемой сионистскими кругами западной прессе стала резко усиливаться пропаганда, направленная против Польши и польского народа. Позиция, занятая нашей страной в связи с конфликтом на Ближнем Востоке, поддержка, оказанная подвергшимся нападению арабским странам, осуждение в ООН израильской агрессии и ее последствий стали причиной антипольской кампании, для которой все средства были хороши. Я жил тогда в Мюнхене, читал западногерманские газеты, смотрел передачи местного телевидения и просто не мог поверить тому, как далеко могут зайти люди, охваченные ненавистью к Польше.