— Живут же люди, ужинают, горячий чай пьют.

— А ты давно в банде? — спросил, поравнявшись с ним, Жачковский.

— Да, почти с самого начала.

— А дома давно не был?

— Да уж и не помню, когда был. У нас с этим дело обстоит неважно.

Шагавший впереди Угрюмый подал рукой знак остановиться. От первых заборов Чешанца их отделяло метров двести. Ближе всего отсюда было до одноэтажного, одиноко стоявшего домика, выделявшегося на темном фоне пятном побеленных стен. Бандиты обступили Угрюмого.

— Итак, видите вон ту хату? — показал Угрюмый на побеленный дом. — Там живет с тещей некто Ставиньский.

— Бывший начальник милиции из Чешанца?

— Не перебивай, Сокол. Да, тот самый. Выгнали блюстителя порядка из милиции после того, как Рысь чуть было не прихлопнул его в Згожеле. А он, вместо того чтобы ковыряться в огороде, решил поиграть на свой страх и риск в детектива, грозит всем направо и налево. Есть данные, что в Радзишево выследил нескольких членов нашей конспиративной сети, рыщет в поисках наших зимних квартир. Одним словом — свинья.

— Прикончить хама.

— Я же сказал, Сокол, не перебивай. Именно для этого-то мы сюда и пришли. Это последняя наша операция до наступления зимы. Я придаю ей большое значение — ведь Чешанец не какая-то деревня, а городок, гминный центр с милицейским участком. Разнесется по всей округе, за что мы его кокнули, приговорчик оставим и повят на всю зиму утихомирим. Все должно пройти гладко, раз-два и уходить.

— А если его не будет дома?

— Будет. Мне сообщили, что лежит в постели, грипп вроде бы у него. А теперь так. Ты, Литвин, останешься в карауле, возьмешь с собой Сокола, Американца и Павла. А Дезертир войдет со мной в дом. Вот и представится ему случай лишиться девственности. — Угрюмый хрипло рассмеялся и хлопнул Жачковского по плечу.

Остальные бандиты тоже засмеялись. У Жачковского же по спине забегали мурашки. Угрюмый спросил:

— Ну что, Дезертир, сумеешь прикончить этого типа?

— Ну что ж, раз нужно, то постараюсь.

— Ничего себе, а? «Раз нужно»! Конечно, нужно. Если не мы их, то они нас. Пошли, шутки в сторону, пусть каждый делает, что ему положено, иначе всем нам крышка.

«А может, попробовать удрать, скрыться в темноте? — лихорадочно работает мысль. — Того все равно убьют, а я потеряю контакт с бандой. Неужели, черт возьми, они догадываются, кто я, и поэтому связали меня по рукам и ногам?» Дом уже рядом. В низком окошке горит свет. Занавески задернуты, и не видно, что внутри. Собаки, похоже, нет. Бандиты привычно прячутся за углами дома. Рядом с Жачковским крадутся Литвин и Угрюмый. Дверь в темные сени приоткрыта. Литвин остается у порога. Угрюмый шипит в ухо Жачковскому:

— Стреляй только по моей команде.

Тот не успел ответить. Угрюмый, упершись стволом парабеллума ему в спину, подталкивает:

— Давай!

Угрюмый распахнул дверь. Жачковский ворвался в дом, держа автомат наготове, и крикнул:

— Руки вверх!

Стоявшая у двери, ведущей на кухню, женщина выпустила из рук тарелку и упала в обморок, двое детей с плачем подбежали к матери. С кровати, сбросив перину, встал мужчина в нижнем белье и поднял вверх дрожащие руки. Глаза у него лихорадочно блестели. Мозг Жачковского работал на предельных оборотах. К Ставиньскому подошел Угрюмый и, не произнося ни слова, ударил его наотмашь по лицу. Хлесткий удар — и кровь из разбитых губ Ставиньского стекает медленно по его бороде, а потом ручейком на белую рубашку.

— Разговор у нас будет короткий, товарищ Ставиньский, — с ненавистью говорит Угрюмый. — Ты знаешь, кто мы, а мы знаем, кто ты. Вот тебе, коммунистический ублюдок, приговор настоящей Польши, и становись к стенке. — Угрюмый бросил клочок бумаги на стол.

Ставиньский плюнул ему кровавой слюной прямо в лицо.

— Ты, бандюга! Все равно правда не на твоей стороне!

Угрюмый, громко скрипнув зубами, вытер локтем лицо и… опустил наведенный на Ставиньского парабеллум.

— Прикончи сукиного сына, — приказал он Жачковскому.

Тот стоит в трех-четырех шагах от Угрюмого и вдруг резко направляет автомат в его сторону:

— Бросай-ка оружие, Угрюмый! Хватит ломать комедию. — В его голосе твердость и непреклонность.

— Ах так! — И Угрюмый выстрелил из парабеллума с бедра.

Жачковский опередил его. Угрюмый согнулся пополам и упал ничком у кровати. Жачковский наклонился над ним, вырвал из рук парабеллум и бросил его Ставиньскому. Тот с полуслова понял, в чем дело. В мгновение ока затолкал детей за печь. Жена по-прежнему лежала без сознания. Вместе с Жачковским они подбежали к двери, чтобы их не было видно из окна. Прислушались. Тишина.

— Выйду-ка и попробую заманить их в избу, надо их разоружить.

— Хорошо, а я их тут встречу.

Жачковский открыл дверь в сени. Любопытный Литвин стоял у порога.

— Ну как там?

— Да все в порядке. Зайди-ка на минутку, Угрюмый зовет.

Литвин не раздумывая вошел в сени, затем в комнату и увидел направленный прямо на него пистолет Ставиньского.

— Бросай оружие!

Он хотел отступить назад, но наткнулся на автомат Жачковского, повторявшего:

— Бросай оружие, Литвин. Ложись на пол.