Тут В. заметил, что стол уже пуст. Леяна молвила, строго нахмурив бровки: «Баба Адуня, займемся, пожалуй, делом». Баба Адуня кивнула и, словно только того и ждала, торопливо исчезла за ширмой. Леяна встала, прошла к окну, и скрестив на груди руки, устремила куда-то вдаль задумчивый серьезный взгляд. В. недолго любовался ею, послышался шорох, и из-за ширмы показалась Баба Адуня или то, что от нее осталось.

Не было и в помине халата, тапочек, косынки, передника. Баба Адуня натянула на себя высокие до колен сапоги из грубой кожи, защитного цвета галифе, явно не первой свежести. На плечах у нее красовался пиджак с золотыми эполетами, который был ей заметно велик. Из-под пиджака торчала белоснежная рубашка с рюшами. Старушка подпоясалась широким солдатским ремнем, а седые волосы стянула на затылке резинкой (вскоре В. понял зачем). Баба Адуня достала из серванта незамеченный прежде В. надраенный до блеска шлем с красной пятиконечной звездой, водрузила его себе на голову и с крайне серьезным лицом застегнула под подбородком ремешок.

В. и жмурился и тер глаза кулаком, пытаясь развеять сонное наваждение – напрасно, Баба Адуня стояла перед ним в таком наряде, какого сроду не увидишь даже на маскараде. В. разобра?ло: он рассмеялся, согнувшись пополам на своей табуретке. Он хохотал до слез и никак не мог остановиться. Он взглянул на Леяну, уверенный, что и она умирает со смеху, но Леяна смотрела на В. как на расшалившегося не к месту ребенка. Под ее взглядом В. осекся и притих.

А Баба Адуня не обращала на В. и его смех никакого внимания. Она залезла в комод, достала оттуда стопку бумаги и гусиное перо и со всем этим уселась за столом напротив В.

– Имя! – проревела она не своим голосом, уставившись на В.

В. от неожиданности опешил:

– Чье, простите?

– Не мое же!
– пробасила Баба Адуня.

– Что?
– все еще не понимал В.

Баба Адуня грохнула со всей дури кулаком по столу? и прокричала:

– Кончай дурака валять!

Леяна все это время стояла у окна, вперив серьезный взгляд в В. и не пытаясь хоть как-то пояснить странное поведение Бабы Адуни. До В. вдруг дошло. Он вспомнил слова Мистера: «Отведи его на Дознание…» Так это и есть Дознание? Свирепый взгляд бабы Адуни не сулил ничего хорошего.

– Имя! Последний раз спрашиваю, паршивец!
– громко и требовательно вопрошала Баба Адуня.

В. наконец сообразил, что от него требуют, и бодро ответил:

– В.!

Баба Адуня быстро записала на листе бумаги его ответ.

– Пол!
– пророкотала Баба Адуня.

В. замешкался, пол? А что, у кого-то есть сомнения? Но все же он ответил:

– Мужской!

– Возраст!

– 30 лет!

И так В. и Баба Адуня еще долго орали друг на друга, выясняя все подробности, касающиеся личности В., такие как семейное положение, место проживания и прочее. Причем В. заметил, что каждый его ответ Баба Адуня записывает на отдельном листе бумаги. В. достаточно успешно справлялся со всеми вопросами, пока Баба Адуня не ляпнула:

– Куда Дундук ходил?!

В. ошалело глядел на нее какое-то время и потом брякнул первое, что на ум пришло:

– В Кинев!

Баба Адуня старательно записала и этот его ответ и продолжила допрос тем же голосом простуженного отставного майора:

– Где брюкву зайцы выхолащивали?!

В. отвечал в том же тоне:

– На поляне в лесу!

– Что вертлявей всех юлится в море?

– Осьминог!

– Если эмаль эссенцию погубит, что получится?!

– Мороженое!

– Кто лепит сало, корнями маясь?!

– Продавец!

– Зачем буря курицами шьется?!

– Занадом!

– Приставь тыкву к ноге, тюльпан к таксе, орангутанга к малине, где выходит?

На этот вопрос В. проорал что-то уж совсем неприличное, но Баба Адуня и бровью не повела, записала и этот его ответ на отдельной бумажке.

Вопросы сыпались на В. градом. Вскоре весь стол был завален бумагой, а у В. и Бабы Адуни сделались красные от напряжения лица. Баба Адуня кинула перо на сто?л, достала из кармана платок и утерла им лоб под шлемом.

«Дурдом!» - думал В., опасливо косясь на Бабу Дуню. Леяна не проявляла особого интереса к тому, что творилось за столом, а смотрела спокойно в окно. А кот пристально и надменно глазел на В. И В. казалось, что кот усмехается в усы и думает: «Тоже мне балбес! Не знает даже, кто лепит сало, корнями маясь, не говоря уже о юлящихся в море».

Между тем Баба Адуня извлекла откуда-то моток веревки и подступила с ней к В. Она грубо взяла В. за шиворот и поставила его прямо перед собой. С величайшей точностью и осторожностью она отметила веревкой расстояние от кончика носа В. до внешнего края его глаза, вытащила из кармана ножницы, обрезала веревку и кинула обрезок на сто?л. Такая же процедура была проделана над бровями, ушами, губами В., и вообще вся его голова была перемерена веревкой вдоль и поперек. Та же участь постигла и остальные части тела В. Баба Адуня мерила и мерила В. на все лады, пока над горой бумаги не вырос целый ворох веревочных обрезков. В. устал стоять, а старуха все прыгала вокруг него, бормоча под нос: «Карету на паперть… восемнадцати сорока… лозой панаму…» - и еще какую-то чепуху.

Она извела почти весь моток веревки, плюхнулась на табуретку и принялась разгребать мусор, громоздившийся огромной кучей на столе. Баба Адуня рассматривала веревки и листки бумаги на свет, даже пробовала их на вкус, слюнявя кончики, наматывала обрывки на все пальцы руки по очереди. Она с головой ушла в это занятие. Спустя какое-то время она словно вспомнила о В., подняла на него глаза, оглянулась на Леяну и сказала прежним старческим не?мощным голоском: «Идите, касатики, а то мне еще тут…» - и развела руками над столом, демонстрируя объем предстоящей работы.