– Это логичнее, чем тебе кажется, - засмеялся Пикассо.
– Рождение ребенка приносит женщине новые проблемы и тем самым отвлекает от старых.

Франсуаза была возмущена подобной постановкой вопроса. Но потом она подумала и пришла к следующим выводам:

«Поначалу это заявление показалось мне просто циничным, но когда я обдумала его, оно стало обретать для меня смысл, правда, совсем по иным соображениям. Я была единственным ребенком в семье и страдала от этого; мне хотелось, чтобы у моего сына появились брат или сестра. Поэтому я не стала возражать против предложенной Пабло панацеи. Вспоминая нашу совместную жизнь, я поняла, что видела его в неизменно хорошем настроении - не считая периода с сорок третьего по сорок шестой год, до того, как стала жить вместе с ним - лишь когда была беременна Клодом. Тогда он был веселым, спокойным, счастливым, без всяких проблем. Это было очень приятно, и я надеялась, что снова добьюсь того же результата ради нас обоих.

Я понимала, что не смогу родить десятерых, дабы постоянно держать Пабло в этом расположении духа, но сделать, по крайней мере, еще одну попытку могла - и сделала».

Безусловно, рождение ребенка приносит женщине новые проблемы. И новые проблемы могут отвлечь от старых. И вообще, человек - единственное существо, которое может самостоятельно регулировать рождаемость.

Мотивы Пикассо тут вполне понятны: художник сознательно или бессознательно искал способ еще сильнее связать себя с Франсуазой. Но вот ее мотивы? Ведь для нее новое материнство - это был вопрос свободного выбора. Неужели дело было лишь в том, чтобы Пикассо жил «без всяких проблем»? Но это же, по меньшей мере, наивно, и нельзя постоянно рожать детей, дабы держать мужчину в добром расположении духа. Психологи прекрасно знают проблему и предупреждают: может статься, что подобный мотив окажется неудовлетворенным, и виноватым станет. ребенок.

Неужели Франсуаза и вправду думала, что таким человеком, как Пикассо, можно манипулировать рождением ребенка? Неужели она и вправду думала, что второй ребенок станет тем винтом, который скрепит их отношения? Но это же даже не наивно, а глупо: ведь первый ребенок, которого она родила в 1947 году, ровным счетом ничего не скрепил, ибо там, где есть проблемы двоих, третий не поможет.

Как бы то ни было, 19 апреля 1949 года у Франсуазы Жило родилась дочь. Знаменитая голубка Пикассо в то время была расклеена по всему Парижу, и, узнав, что родилась девочка, он решил, что ее нужно назвать Паломой (Paloma - по-испански «голубка»). Он примчался в клинику, нашел новорожденную «хорошенькой» и твердил все прочие слова, к которым обычно прибегают взволнованные отцы.

На другое утро Франсуаза услышала за дверью в коридоре какой-то спор. Ей показалось, что это пытаются вломиться журналисты, и она позвонила в полицию. Инспектор появился как раз, когда они готовились ворваться к ней в палату. В коридор они прошли как посетители, назвавшись вымышленными именами. У самого входа в палату их остановила медсестра, и они пытались подкупить ее, чтобы она позволила им сфотографировать Палому. Медсестра говорила, что они предложили ей вынести девочку и сулили за это сто тысяч франков. Подоспевший полицейский выпроводил их вон. Как видим, новые проблемы начались незамедлительно.

А через три недели после рождения Паломы Пикассо стал дедом - у Пауло 5 мая 1949 года родился сын, которому в честь художника дали имя Пабло, но потом обычно звали Паблито.

Со старшим сыном [12] Пикассо связывали сложные отношения, и о них будет рассказано ниже. Сейчас же отметим, что Пикассо не слишком интересовался его судьбой, так как не мог простить Пауло того, что он оказался человеком вполне ординарным.

После переезда в «Валиссу» Франсуаза старалась поменьше думать о «других женщинах» Пикассо и нынешнем их положении, но временами это было очень даже нелегко.

Дора Маар изредка напоминала о себе, но в целом казалась основательно отдаленной. Ольга Хохлова тоже, вроде бы, теперь почти не показывалась на глаза, но продолжала атаковать Пикассо оскорблениями по почте. Мария- Тереза Вальтер также безостановочно писала, однако ее письма, разумеется, были полной противоположностью Ольгиным. Пикассо даже находил их приятными, а Франсуаза - нет.

На отдых Мария-Тереза Вальтер со своей дочерью Майей ездила в Жуан- ле-Пен - городок, находившийся менее чем в сорока километрах от «Валиссы». Пикассо часто говорил обо всех предшественницах Франсуазы, но лишь со временем она стала осознавать истинную роль каждой в жизни отца двух своих детей.

Когда Мария-Тереза Вальтер с дочерью приезжала на юг, Пикассо регулярно навещал их, и летом 1949 года Франсуаза спросила его, почему, раз они в Жуан-ле-Пене, он не привезет их к ним на виллу. Позднее она объяснила это так:

«Мое предложение объяснялось не наивностью. Я считала, что Майе надо познакомиться со своими единокровными Пауло, Клодом и Паломой. Поскольку она видела отца лишь два дня в неделю, и Пабло никуда не ходил с ней и ее матерью, девочку воспитывали в сознании, что отца отрывает от нее работа. Теперь, в тринадцатилетнем возрасте, ей достаточно было взять в руки номер журнала «Матч» или одну из газет, чтобы увидеть фотографию отца на пляже в Гольф-Жуане в окружении нынешней семьи. К тому же мне казалось, Пабло создает у Марии-Терезы впечатление, что не может видеться с ней чаще, потому что я не позволяю ему».