Прашкевич Геннадий
Шрифт:
Она бережно погладила белую хризантему.
Может, она и похожа на тонкие ледяные цветы Марса, но она живая и не растает под живыми лучами Солнца. И радужная бабочка не изменит своей формы, хотя, к сожалению, никогда не взлетит. Я не могу понять, куда уходит тепло из голоса Севра? Он улыбается, но это неправильная улыбка. Мне нужно чудо. Самое обыкновенное. Мне нужен знак. Она провела кончиком язычка по пересохшим губам. Я не хочу уподобляться мертвой планете. Лейя молча смотрела на нежную колючую белизну инея, все гуще садящегося на камни. Я не хочу, чтобы Севр превратился в ледяной полупрозрачный призрак. Я не люблю воспоминаний, ненавижу мертвецов, которых, может, никогда не было. Мне нужны живые руки. Пусть даже грубые.
– О чем он думает?
– Лоцман? – откликнулся Севр.
– Ну да.
– Я даже не знаю, думает ли он вообще?
– Он думает, – упрямо произнесла Лейя.
– Интересно, о чем? – усмехнулся Севр.
– О живом цветке, который терпеливо ожидает его дома, – Лейя не знала, почему она произносит эти слова. Может, потому что они звучали в ее сознании? – Цветок сидит в клетке. Совсем один. Пока меня нет, цветок должен надышать много кислорода. В моем доме хрустальные стены, а по каменному полу текут ручьи настоящей воды. А за окнами шумят винные деревья.
– И ты говоришь, у тебя нет воображения.
4
Накренясь, барка медленно вошла в канал Манаган, из которого открывался прямой путь к маяку Хирхуф.
Здесь караваны обычно разделялись.
Одни шли в Амму, а белый камень везли в Аммару.
Туда же, в Аммару, шли барки с медью и золотым песком.
А в Меллух везли диорит для огромных статуй, постоянно затапливаемых черным илом и мутной водой с Олимпа. Чтобы построить Меллух ламиты приходили с моря Аззор, а сузы из Нижних Суз, а манаганы поставляли глыбы диорита. Огромные черные статуи поднимались над призрачным течением канала Хирхуф, указывая путь. Как к дому мрака, как к жилищу, отдаваемому воде. И входящий вступал в место, из которого был изъят свет, где пищей служит прах, а питьем – только тени, и где никто никогда не видел над горизонтом двух лун. «Привратник, открой дверь, чтобы войти мне! Если ты не откроешь дверей и я не буду в состоянии войти, я разобью дверь, сломаю засов, сокрушу вереи, оторву створки, выведу покойников. И они будут есть и жить. И станет мертвых больше, чем живых.»
– Он говорит?
– Разве? Ты что-то услышала? – встревожился Севр.
– А ты ничего не слышал? Этот голос… Как паутина… Нет, как сухой снег… Ты не слышишь?… Мне страшно.
– Марс единственное место, где некого бояться, – улыбнулся Севр.
«Ты готова к моим услугам?»
«Я готова».
«Ты готова молчать?»
«Я готова».
«Тогда молчи. Иначе я отвечу молчанием».
– Кому ты киваешь?
Севр пытался скрыть раздражение, но не мог.
Он все еще боролся с искушением нежно коснуться завитка на ее виске. И поцеловать глаза – жадно, вовсе не по-братски. Он так целовал на Земле и не понимал, почему так нельзя целовать на Марсе. Он не хотел каких-то чужих голосов или того лучше призрачной паутины. Ты ведь хотела меня в ракете, думал он, обиженно сжимая губы. Ты ведь хотела меня в Главном куполе. И стонала подо мной. Почему же сейчас?… Этот Лоцман слеп… Он ничего не видит… Потому он и водит барки, что слеп, иначе однажды изменил бы маршрут… Он – вечный обман, тень тени…
Неведомые мысли,
необычные изречения, выраженные новыми словами,
совершенные звуки, раньше не бывшие в ходу, чуждые повторения старой речи…
Ты готова?
Все повторяемые наречия сказаны…
Я видел все, начиная от первого поколения до грядущих потом, которые во всем подобны прошедшим…
Я вижу положение всех дел…
Ты готова?…
– Зачем мы здесь? – испуганно спросила Лейя.
– Тебе лучше знать, – Севр все еще сердился. – Ты хотела попасть на Марс и увидеть Вечного Лоцмана. Я сделал тебе этот подарок. Ты хотела, чтобы мы побыли наедине. Нет проблем, я и это сделал. Но теперь ты знаешь, как дорого стоит настоящее уединение. В космосе все холодное. И на Марсе сейчас минус сто. Мы не можем побежать босиком, но мы рядом. Это и есть уединение. Нас только двое. Хочешь бесстыдно обнять меня? Океан высох, реки исчезли, сами марсиане исчезли, но мы можем обнять друг друга. Призрак на носу гравитационной барки видит оазисы, зеленые берега, но не видит льдов, пыли и нас. Он не видит нас, понимаешь? Вокруг камни и холод, но он ничего не видит. Лейя, обними меня.
– Подожди…
Она жадно вслушивалась, но шелестящий голос, только что наполнявший ее сознание, смолк, и голос Севра снова показался ей ледяным. Его страсть текла, как песок сквозь пальцы. Его страсть холодила ее, как сквозняк. Она поежилась. Почему это произошло с нами?
– С первого дня на Марсе ты отталкиваешь меня…
– Но тут везде прозрачные переборки!
– На Земле тебя возбуждало это.
– Да! Но на Земле! Чувствуешь разницу? Тут все иначе. Я не могу задыхаться под тобой, когда Лоцман нас видит. А он видит, я чувствую. И не хочу, чтобы нас видели из библиотеки, из центра синтеза, из лабораторных отсеков Главного купола. Я не знала, что на Марсе все будет так.
– Но я же говорил, что на Марсе все открыто! – возмутился Севр. – Здесь все должны видеть друг друга. Чтобы вовремя помочь, если это понадобится. Так легче придти на помощь.
– В любви?
Воспрянет оружие ужаса,все хорошее улетит, живое погибнет,разрушится настоящее, полевые плоды исчезнут,солнце будет светить один часи никто не заметит наступление полдня.Нижнее сделается верхним,явятся гости с Зеленой планеты.Они хотят знать, что идет на смену их чувствам.Они скажут: «Ты умер».И я засмеюсь, потому что ответ один.«Держитесь в стороне от тайн».