Том 4. Материалы к биографиям. Восприятие и оценка личности и творчества
вернуться

Розанов В. В.
Шрифт:

И. В. Киреевскому

Молод ты! Ну что, что молод? Размышленьем и трудом Твой талант уж перемолот И просеян: сила в нем! Ты для мерзкого нахала, И жида, и пришлеца, И для пылкого глупца, И невежды-самохвала, И огромного враля — Остротой его заквасишь, Да наукою подкрасишь, И задашь им киселя!

П. В. Киреевскому

Щеки нежно пурпур'oвы У прелестницы моей; Золотисты и шелковы Пряди легкие кудрей; Взор приветливо сияет, Разговорчивы уста; В ней красуется, играет Юной жизни полнота! Но ее на ложе ночи, Мой товарищ, не зови! Не целуй в лазурны очи Поцелуями любви: В них огонь очарований Носит дева-красота; Упоительных лобзаний Не впивай в свои уста: Ими негу в сердце вдует, Мглу на разум наведет, Зацелует, околдует И далеко унесет!

В. А. Елагину

Светло блестит на глади неба ясной Живая ткань лазури и огня, Симв'oл души, проснувшейся прекрасно, Заря безоблачного дня; Так ты мечту мне сладкую внушаешь; Пленителен, завиден твой удел: Среди наук ты гордо возмужаешь Для стройных дум и светлых дел; От ранних лет полюбишь наслажденья, Привольные и добрые всегда: Деятельный покой уединенья И независимость труда; Младая грудь надежно укрепится Волненьем чувств свободных и святых, И весело, высоко разгорится Отвага помыслов твоих, И, гражданин торжественного мира, Где не слышна земная суета, Где ни оков, ни злата, ни кумира, Душа открыта и чиста; Где в тишине растут ее созданья, Которым нет простора меж людей, — Ты совершишь заветные желанья Счастливой юности твоей. О! вспомни ты в те сладостные лета, Что я твою судьбу предугадал, И слепо верь в пророчества поэта И в правоту его похвал!

А. П. Елагиной

При поднесении ей своего портрета

Таков я был в минувши лета В той знаменитой стороне, Где развивалися во мне Две добродетели поэта: Хмель и свобода. Слава им! Их чудотворной благодати, Их вдохновеньям удалым Обязан я житьем лихим Среди товарищей и братий, И неподкупностью трудов, И независимостью лени, И чистым буйством помышлений, И молодечеством стихов. Как шум и звон пирушки вольной, Как про любовь счастливый сон, Волшебный шум, волшебный звон, Сон упоительно-раздольный, — Моя беспечная весна Промчалась. Чувствую и знаю, Не целомудренна она Была — и радостно встречаю Мои другие времена! Но святы мне лета былые! Доселе блещут силой их Мои восторги веселые, Звучит заносчивый мой стих И вот на память и храненье, В виду России и Москвы — Я вам дарю изображенье Моей студентской головы!

П. В. Киреевскому

Где б ни был ты, мой Петр, ты должен знать, где я Живу и движусь? Как поэзия моя, Моя любезная, скучает иль играет, Бездействует иль нет, молчит иль распевает? Ты должен знать, каков теперешний мой день? По-прежнему ль его одолевает лень, И вял он и сердит, влачащийся уныло? Иль радостен и свеж, блистает бодрой силой, Подобно жениху, идущему на брак? Отпел я молодость и бросил кое-как Потехи жизни той шутливой, беззаботной, Удалой, ветреной, хмельной и быстролетной. Бог с ними! Лучшего теперь добился я: Уединенного и мирного житья! Передо мной моя наследная картина: Вот горы, подле них широкая долина И речка, сад, пруды, поля, дорога, лес, И бледная лазурь отеческих небес! Здесь благодатное убежище поэта От пошлости градской и треволнений света. Моя поэзия — хвала и слава ей! Когда-то гордая свободою своей, Когда-то резвая, гулявшая небрежно И загулявшаясь едва не безнадежно, Теперь она не та, теперь она тиха: Не буйная мечта, не резкий звон стиха И не заносчивость и удаль выраженья Ей нравятся — о нет! пиры и песнопень, Какие некогда любила всей душой, Теперь несносны ей, степенно-молодой, И жизнь спокойную гульбе предпочитая, Смиренно-мудрая и дельно-занятая, Она готовится явить в ученый свет Не сотни две стихов во славу юных лет, Произведение таланта миговое — Элегию, сонет, а что-нибудь большое! И то сказать: ужель судьбой присуждено Ей весь свой век хвалить и прославлять вино И шалости любви нескромной? Два предмета, Не спорю, милые, — да что в них? Солнце лета, Лучами ранними гоня ночную тень, Находит весело проснувшимся мой день; Живу, со мною мир великий, чуждый скуки, Неистощимые сокровища науки, Запасы чистого привольного труда И мыслей творческих, не тяжких никогда! Как сладостно душе свободно-одинокой Героя своего обдумывать! Глубоко, Решительно в него влюбленная, она Цветет, гордится им, им дышит, им полна; Везде ему черты родные собирает; Как нежно, пламенно, как искренно желает, Да выйдет он, ее любимец, пред людей В достоинстве своем и в красоте своей, Таков, как должен быть он весь душой и телом, И ростом, и лицом; тот самый словом, делом, Осанкой, поступью, и с тем копьем в руке, И в том же панцире, и в том же шишаке! Короток мой обед; нехитрых сельских брашен Здоровой прелестью мой скромный стол украшен И не качается от пьяного вина; Не долог, не спесив мой отдых, тень одна, И тень стигийская бывалой крепкой лени, Я просыпаюся для тех же упражнений Иль, предан легкому раздумью и мечтам, Гуляю наобум по долам и горам. Но где же ты, мой Петр, скажи? Ужели снова Оставил тишину родительского крова И снова на чужих, далеких берегах Один, у мыслящей Германии в гостях, Сидишь, препогружен своей послушной думой Во глубь премудрости туманной и угрюмой? Или спешишь в Карлсбад — здоровье освежать Бездельем, воздухом, движеньем? Иль опять, Своенародности подвижник просвещенный, С ученым фонарем истории, смиренно Ты древлерусские обходишь города, Деятелен, и мил, и одинак всегда? О! дозовусь ли я тебя, мой несравненный, В мои края и в мой приют благословенный? Со мною ждут тебя свобода и покой — Две добродетели судьбы моей простой, Уединение, ленивки пуховые, Халат, рабочий стол и книги выписные. Ты здесь найдешь пруды, болота и леса, Ружье и умного охотничьего пса. Здесь благодатное убежище поэта От пошлости градской и треволнений света: Мы будем чувствовать и мыслить, и мечтать, Былые, светлые надежды пробуждать, И, обновленные еще живей и краше, Они воспламенят воображенье наше, И снова будет мир пленительный готов Для розысков твоих и для моих стихов!

А. А. Елагину

Была прекрасная, весела Та живописная картина Свободной жизни, та година Достойно-празднична была, Когда остатки вдохновений Студентской юности моей Я допивал в кругу друзей, В Москве, и, полон песнопений, Стихом блистая удалым, Восторжен, выше всякой прозы, Гулял у вас — и девы-розы Любили хмель мой, слава им! А ныне где, каков я ныне? О! знаю, чувствую: тому Душецветенью моему, Той исторической картине Не повториться никогда; Но ежели мои печали Минуют так, как миновали Мои златые дни, тогда Грешно бы, право, на досуге Не помянуть нам за вином О том гулянии моем, Как о минувшем, милом друге. Не так ли? Я почти готов, Я рад сердечно, я чужбину, Мою тоску легко покину, И прямо с майнских берегов В Москву. Вы ждете — еду, еду, Скачу, лечу, и вот как раз Я к вам, сажуся подле вас — И наливай сосед соседу!

А. П. Елагиной

Я знаю, в дни мои былые, В дни жизни радостной и песен удалых Вам нравились мои восторги молодые И мой разгульный, звонкий стих; И знаю я, что вы и ныне, Когда та жизнь моя давно уже прошла, — О ней же у меня осталось лишь в помине, Как хороша она была И, приголубленная вами И принятая в ваш благословенный круг, Полна залетными, веселыми мечтами, Любя студентский свой досуг, — И ныне вы, как той порою, Добры, приветливы и ласковы ко мне, Так я и думаю, надеюсь всей душою, Так и уверен я вполне, Что вы и ныне доброхотно Принос мой примете, и сердцу моему То будет сладостно, отрадно и вольготно. И потому, и потому Вам подношу и посвящаю Я новую свою поэзию [145] , цветы Суровой, сумрачной годины; в них, я знаю, Нет достодолжной красоты: Ни бодрой, юношеской силы, Ни блеска свежести пленительной; но мне Они и дороги и несказанно милы; Но в чужедальной стороне Волшебно ими оживлялось Мне одиночество туманное мое; Но, ими скрашено, сноснее мне казалось Мое печальное житье.

145

Имеется в виду новая книга стихотворений Н. М. Языкова, изданная в 1844 г. — A. M.

П. В. Киреевскому

Ты крепкий, праведный стоятель За Русь и славу праотцов, Почтенный старец-собиратель Старинных песен и стихов! Да будет тих и беспечален И полон счастливых забот И благодатно достохвален, И мил тебе твой новый год! В твоем спасительном приюте Да процветет ученый труд И недоступен всякой смуте Да будет он; да не войдут К тебе ни раб царя Додона, Ни добросовестный шпион, Ни проповедник Вавилона [146] , Ни вредоносный ихневмон [147] , Ни горделивый и ничтожный И пошло-чопорный папист [148] , Ни чужемыслитель безбожный И ни поганый коммунист [149] ; И да созреет безопасно Твой чистый труд, и принесет Он плод здоровый и прекрасный, И будет сладок этот плод Всему Востоку, всем крещеным; А немцам, нашим господам, Богопротивным и мудреным, И всем иным твоим врагам Будь он противен; будь им тошно С него, мути он душу им! А ты, наш Петр, ты неоплошно Трудись и будь неутомим!

146

То есть западник, возможно, Т. Н. Грановский. — A. M.

147

Млекопитающее рода мангустов. — A. M.

148

Возможно, П. Я. Чаадаев. — A. M.

149

Возможно, А. И. Герцен. — A. M.

Письма Н. М. Языкова Киреевским и Елагиным

1. И. В. Киреевскому

25 мая 1835 года

Языково

Здравствуй, мой любезнейший Иван Киреевский! Паки и паки вопрошаю тебя, что же ты делаешь — почему же ты ничего не делаешь? Вот уже две книжки «Московского наблюдателя» [150] вышли без твоего пособия; я ждал, ждал, ждал, наконец вышел из терпения и решился спросить тебя: что же ты — подобно мне? Но я, брат, имею отговорку: я был болен долго, долго — года с два — и только теперь начал лечиться. На днях приезжал ко мне из Пензы в здешних краях знаменитый и даже за морем известный гомеопат Петерсон — и пользует меня. Я жду от него спасения и полного выздоровления. А потом уже…

150

«Московский наблюдатель» — двухнедельный журнал, издавался в 1835–1837 гг. (OCR: из комментариев)