Важность засылки денег в неприятельский тыл прекрасно понимало красное командование: «Докладываю ему. Опять идут цифры, количество людей, оружия, данные о частях противника, их дислокации, настроении.

— Мы их расшибем в два счета, — весело говорит Бутягин, — белые трещат по всем швам. Наш удар по Кавказу будет смертельным для Деникина, нокаут, как говорят боксеры… А кто эта красивая девушка, только что печатавшая здесь на машинке? — неожиданно спрашивает он.

— Сотрудница отдела снабжения, моя будущая жена, — коротко говорю я.

— Это хорошо. Поздравляю вас, — говорит комкор. — А теперь возьмите вот этот пакет. В нем два миллиона денег. Это Киров подбрасывает вам подкрепления, а я, — он встает, — иду спать.

— Но ведь вы хотели у меня.

— Нет… вы человек почти женатый, пойду к Смирнову.

Он крепко жмет нам руки, оставляет на столе тючок с миллионами и, сопровождаемый Аббасом, выходит на крыльцо.

Вернувшись, Аббас берет туго завязанный тючок, смотрит на него и равнодушно спрашивает:

— Дэнги?

Я киваю головой.

— Куда кладить, сюда? — И тючок ложится в угол, где лежат остальные наши миллионы.

Завтра ночью наши части переходят в наступление.

Все готово к удару. Войска стоят на исходных позициях, приказ командующего разослан по частям.

Утром я отправляюсь в Эркетень и дальше за наступающими полками Бучина, Полешко и Янышевского. Через два дня меня где-то впереди нагонят товарищи из политагентуры, которых с деньгами и инструкциями нужно будет перебросить через фронт, к Хорошеву, в кизлярские камыши» [122] .

«Для войны нужны три вещи: деньги, деньги и еще раз деньги» — эта фраза приписывается Наполеону, возможно, ошибочно.

По опыту работы Хаджи-Мурата Мугуева на Кавказе ее можно было бы дополнить — деньги николаевские или «керенки»:

«Дагестанцы Муралиев, Сеидов и связной, уже дважды ходивший в Леваши, кумык Асаев, взяв миллион двести тысяч рублей николаевскими деньгами, должны будут из камышей, перейдя переправу через Терек, углубиться в предгорья Дагестана, где их встретят ожидающие в ауле Костек связные Бориса Шеболдаева.

В последнем письме, пересланном мне из камышей Хорошевым, Шеболдаев настоятельно просил прислать больше николаевских денег, “некрупной купюры”, весьма необходимых ему в горах. То же самое писал и Николай Гикало.

Как и чеченцы, дагестанцы не принимали деникинских денег, а брали за провиант и фураж только николаевские да керенские.

Из тех денег, которые навалом принес мне на спине никем не охраняемый Аббас Бабаев от Кирова, сейчас оставалось около двух миллионов семисот тысяч. Я подумал, подумал — и выделил для Гикало тоже миллион двести тысяч, сто пятьдесят тысяч послал Хорошеву в камыши, но даже и эта сумма была весьма значительна, так как, по данным нашей агентуры, в Баку золотая десятирублевка на денежной бирже стоила девяносто рублей» [123] .

О том, что горцы не хотели брать деникинских денег, Мугуев написал, о ценности советских дензнаков деликатно умолчал. Похоже, что их горцы тогда всерьез тоже не воспринимали. Поразительно высок приведенный им курс бумажных рублей на бирже в Баку — 9 бумажных рублей за один золотой.

В том, что царские деньги и в Азербайджане ценятся, красные смогли убедиться, еще только готовясь к наступлению на Баку:

«Войска и жандармы мусаватистов, охранявшие границу, торговали водкой, коньяком, папиросами и пр. К рядовым красноармейцам в то время пограничники относились с ослабленной бдительностью и нередко пропускали через границу, где за николаевские деньги можно было купить у торговцев продукты. Нам удалось получить разрешение старшего жандармского офицера пройти к ним на территорию и купить там “кое-что”…

Продукты продавались около караульных помещений, бараков на царские деньги. Во время покупки разговорились. А.И. Микоян и другие, владея тюркским языком и зная мусульманский быт, легко выполнили свою роль. Во время беседы с жандармами мы увидели телефонные аппараты, которыми граница была связана с главными силами пограничников на станции Ялама, верстах в девяти от Самурского моста.

Спустя некоторое время со станции Ялама прибыл новый караул для занятия предмостного укрепления. Нам нужно было связаться и с этим караулом. При помощи покупок и расплаты за них новенькими царскими деньгами нам удалось приобрести доверие нового караула и его начальника. У прибывшего караула оказалась гармошка. Устроили совместные с заступающим и сменяющимся караулами пляски. Получив ряд богатейших сведений о Баку и жизни азербайджанской армии, мы, распростившись с жандармами, отправились на свою территорию.

Вскоре я отобрал семь самых боевых и лучших связистов своего отряда, приказал точно разведать все провода, идущие от границы на станцию Ялама, и ровно в 24 часа 26 апреля привести их во что бы то ни стало в негодность. Для того чтобы отобранным семи товарищам было легче попасть на территорию врага, начальнику этой семерки было вручено несколько сотен рублей новенькими николаевскими бумажками. Последние пользовались любовью у мусаватистских жандармов. Отдав вновь распоряжение командирам об усиленной охране подступов к бронепоездам и лично проверив охрану, я объявил всем моим ближайшим помощникам и товарищам о решении внезапным, стремительным ударом, пользуясь ночной темнотой, броситься через Самурский мост на мусаватистов» [124] .