"В бой, вперед, в огонь кромешный, нипочем, что дождь, что снег, – он идет, святой и грешный, русский чудо-человек» — это Александр Твардовский о народном любимце Василии Теркине. Среди таких же народных любимцев и другой русский чудо-человек – лесковский Левша. И главное различие между ними не в эпохах, не в том, что один смоленский, а другой – тульский, не в том, что «Василий Теркин» – книга про бойца, а «Левша» – сказ о кузнеце. Главное различие в том, что Теркин, даже оказавшийся на том свете, ясно понимал, что же происходит вокруг. А лесковский герой такого понимания реальности и на этом свете был, увы, лишен. Жизнь его кончилась трагически. И, как это ни горько, не без вины самого народного любимца. В чем же эта вина?

Всякий читатель встречает в тексте «Левши» множество слов, которые можно найти только в словаре языка самого Лескова. Лесковские изобретения не имеют своей целью заменить иностранные слова русскими – бульвар гульбищем, калоши – мокроступами. Цель автора в том, чтобы заменить непонятное слово на понятное. Иными словами, вместо бульвар не гульбище, а гульвар. Здесь первая часть слова явно намекает на тот же корень, что и в глаголе гулять. И таким образом позволяет понимать это слово как «место для гуляния». Что, строго говоря, не совсем точно, поскольку для гуляний в городе предназначено и много других мест (парк, сад, пешеходная зона, например). А бульвар, согласно словарю, это «широкая аллея посреди городской улицы или вдоль набережной». Добавлю, не обязательно предназначенная для гуляния. Подобные изобретения в русском языке не редкость. Спинжак вместо непонятного пиджак пытается устранить эту непонятность за счет какой-то связи со спиной. Плитуар вместо непонятного тротуар также пытается объяснить непонятное слово, связав его с плитой, которая, конечно, имеет некоторую связь с тротуаром. Однако значения этого слова отнюдь не объясняет.

Именно это стремление как-то объяснить непонятные слова (преимущественно иностранные по происхождению, но не только) и является целью лесковского словотворчества. Само желание понять значение непонятного слова более чем похвально. Абсолютно неразумно и бесперспективно вообще не задумываться над точным значением слов. Еще хуже часто встречающееся желание сделать вид, будто слово понято. Хотя на самом деле оно в лучшем случае понято весьма приблизительно (а вот, скажем, электронный адрес или номер телефона знать приблизительно бессмысленно). Заслуживает восхищения творческий языковой талант, с которым Лесков пытается сделать непонятное понятным. Вот только результат усилий этого таланта бывает разным.

Когда в лесковском тексте вместо непонятного микроскоп появляется мелкоскоп, то это все же делает слово более понятным, намекая на то, что с помощью этого прибора можно иметь дело с мелкими вещами. То же самое происходит и в случае замены барометра буриметром. Это слово «подсказывает», что прибор предназначен уже для того, чтобы «мерить бурю». И даже долбица умножения вместо таблица умножения, акцентируя необходимость долбить («постоянно повторять»), приводит к более или менее успешному (хотя и не совсем точному!) пониманию значения этого словосочетания.

Увы, безудержный языковой творческий талант успешен не всегда. Превращение вестовых казаков в свистовые приводит к потере существа дела (вести) и к акцентированию формальной стороны (свист). Твердиземное море вместо Средиземного ставит вопрос о самой связи между твердью земной и морем. А замена праотцов правотцами, может быть, и симпатична, поскольку позволяет считать наших праотцов всегда и во всем правыми. Однако едва ли такое утверждение выдержит проверку действительностью. Именно это весьма субъективное, иногда не совсем точное, а иногда и совсем неверное, понимание значений слов в конце концов делает судьбу Левши трагической.

Зачем подковали блоху, в результате чего она потеряла наиважнейшее свое достоинство – способность танцевать? Зачем расписались на каждой подковке так мелко, если это «ни в какой мелкоскоп разглядеть нельзя»? Зачем Левша рисковал жизнью, чтобы лично «сказать государю, что англичане ружья кирпичом не чистят"? Нет удовлетворительных ответов на все эти вопросы, составляющие сюжет шедевра Николая Лескова. А началось все с непонимания значений слова.

К сожалению, многочисленные интерпретации «Левши» в театре и в кино делают акцент исключительно на народном таланте и верности Отечеству, с одной стороны, и на бесчеловечности российской власти – с другой. Конечно, и одно и другое верно, но не следовало бы забывать и о третьей составляющей лесковского сказа. Она – в предпочтительности адекватного осмысления окружающего мира. Этому, в частности, помогают, пусть и от противного, придуманные Лесковым слова. И толковые словари русского языка.

Недавно одна телеведущая решила ответить тем, кто обвиняет ее в пошлости. «Пошлость – это то, что неорганично. Пошлость – это то, что выглядит натужно, тяжело… В том, что делаю я, а я на себя смотрю достаточно объективно, ничего пошлого не вижу. У меня хорошие, достойные проекты. Интересная работа. Остроумные интервью, реплики». Оставим в стороне объективно малосодержательные и несущие субъективную оценку прилагательные хороший, достойный, интересный. Постараемся понять, что же означают слова пошлый, пошлость, пошляк.

В современном русском языке, как сообщают толковые словари, прилагательное пошлый в первую очередь обозначает особенности поведения человека. Общей же чертой всех этих особенностей является их несоответствие высокому, духовному, нравственному предназначению Человека с большой буквы. Среди этих несоответствий на первом месте – отсутствие духовной жизни, благородных целей, моральных ограничений. Иными словами, полная погруженность в частные бытовые дела, собственные физиологические проблемы, невозвышенные эгоистические интересы. Русские писатели конца XIX века много писали на эту тему. А рассказ Чехова «Ионыч» можно считать классической иллюстрацией того, как человек превращается в пошляка. Теряет всякие жизненные интересы, кроме сводящихся к бытовым удобствам, приобретательству, удовлетворению своего желания возвышаться над другими людьми. Пошлый и пошлость в этом значении применимы не только к столичным мещанам или провинциалам «интеллигентных» профессий XIX века. Эти слова, в частности, актуальны и по отношению к современным бизнесменам, деятелям шоу-бизнеса или медиаиндустрии. Если их интересы и цели замыкаются только на собственном обогащении, удовлетворении эгоистических неблагородных желаний. Таких, например, как известность, ощущение превосходства перед другими, физиологическая распущенность. Добавлю, что в этом случае слова пошлый, пошлость не акцентируют «плохие» аспекты подобного поведения. Они просто сообщают, что здесь нет ничего «хорошего» из того, что словом человек (его поведение, поступок) предполагается.