Богуцкий и несколько работников его лаборатории остались в Ленинграде временно, как и мы. Они тоже слышали тогда сильный взрыв и обратили внимание на лопнувшие и у них в комнатах плафоны. Богуцкого это заинтересовало, поскольку его специальность — акустика и электроакустика. Ему было известно, что у нас в корпусе «Б», который он считал совершенно пустым, тоже были плафоны такой же формы. И вот, чтобы убедиться в своих предположениях, он пошел вечером в наш корпус, причем уверяет, что входная дверь была плохо закрыта, так что он совершенно свободно ее открыл».

В этом месте рассказа Петя стал улыбаться.

«В общем, ты его здорово напугал, — продолжал он. — Богуцкий от неожиданности побежал к выходу, не соображая даже, что делает. Пришел в себя только в парке и решил, что поступил по-мальчишески. На другой день я встретил его у разбитого самолета — я, конечно, не знал, что это он был в нашем корпусе. А вечером профессор, проходя с товарищами мимо нашего корпуса, услышал передачу моих пластинок. Очень заинтересовался этим и остановился под окном, чтобы разобраться, в чем дело. Естественно, когда он увидел свет твоего фонарика, то предпочел тут же удалиться, чтобы не вступать в излишние объяснения».

«Странно, — замечаю я Пете, — что ты не нашел нужным все это мне сообщить раньше».

«Не мог, — отвечает Петя. — Дал слово. Слушай, что было дальше…»

А дальше было вот что. Через несколько дней Богуцкий повстречал Петю в парке.

«Правда ли, — спросил он, — что вы записываете звуки бомбежки на граммофонные пластинки?» «Правда», отвечает Петя.

«Мне очень хотелось бы получить у вас одну пластинку, где запечатлен взрыв в виде длительного звука. Я, кажется, такую у вас слышал».

Ну, Петю, конечно, все это очень заинтересовало.

«Зачем, — говорит, — вам она нужна?»

Богуцкий ответил что-то неопределенное. Пете же было жалко расставаться со своей пластинкой.

«Объясните, — говорит, — толком, а то не дам!»

Профессору после этого ничего не оставалось делать, как признаться ему во всем.

«И вот тут-то, — говорит Петя, — я и услышал поразительную вещь!»

Рассказчик замолчал и глубоко задумался, как бы собираясь с мыслями.

— В трех километрах от нас, — продолжал он через некоторое время, — по неустановленной причине взорвался небольшой склад с боеприпасами. Единственно, что стало известно, так это то, что находившиеся на складе снаряды взорвались не одновременно, а рвались с некоторой последовательностью, почему звук взрыва и получился в виде продолжительного гуденья.

Почему это произошло, тогда тоже не удалось выяснить. Может быть, повлияло как-нибудь взаимное расположение снарядов в различных помещениях или были другие причины, но только получился не общий взрыв, а ряд взрывов различной силы и характера, следующих один за другим почти непрерывно.

«Ты, наверно, помнишь, — говорит мне Петя, — что слышался какой-то сплошной рев и вой. И вот этот единственный в своем роде случай создал в воздухе необыкновенно мощную звуковую волну, распространившуюся во все стороны».

«Мне нужно, — говорит Богуцкий, — очень тщательно изучить характер этого звука. Я думал, что это удастся сделать с помощью исследования резонансных свойств плафонов, но, к сожалению, данные получаются неполные. Характер звука таким методом мне определить удалось, а последовательность, с которой этот звук нарастал, и то, как в нем располагались по времени различные тона, установить очень трудно. Вот ваша пластинка, если ее проанализировать, дело совсем другое».

Вы, наверное, не верите, — обратился лейтенант к слушателям, — что от звука могут разрушаться какие-нибудь предметы! Оказывается, вполне возможно при некоторых условиях резонанса и очень большой мощности звука. С резонансом вообще шутки плохи. Вот, например, в старом Петербурге, знаете, в начале нашего века произошла катастрофа. Представьте себе обыкновенный, самый нормальный мост через Фонтанку. Ходит по нему множество народа. И все протекает нормально. Мост держится. А вот проходит небольшой сравнительно отряд солдат, просто взвод, ну и, конечно, согласно воинскому уставу, все стараются идти в ногу. Нужно же было так случиться, чтобы ритм их шага нечаянно совпал с резонансом этой постройки! Мост, представьте себе, обрушился, и весь взвод в полном составе неожиданно очутился в воде.

Вот поэтому-то во всех странах и завели правило, чтобы воинские части переходил мост не в ногу.

Правда, солдаты действовали на резонансную систему моста непосредственно своими сапогами и, таким образом, его раскачали, а на осветительные плафоны повлияли, так сказать, воздушные колебания. Но все дело в резонансе и мощности звука.

А вот с самолетами что при испытаниях происходит? Представьте себе: конструируют новую машину — просто, скажем, чудо техники. И скорость замечательная и дальность полета порядочная. А при испытании иногда разваливается в воздухе! В чем дело? Начинают разбираться — оказывается, вибрация мотора попала в резонанс с какими-нибудь трясущимися деталями. До сих пор авиаконструкторы бьются с этим делом. Не всегда, понимаете, даже поддается математическому расчету. Очень трудная задача. Всего не учтешь… А тут иногда еще мотор меняет свои обороты, чем создает самую разнообразную вибрацию самолета. У меня один знакомый летчик-испытатель еще в 1934 году с этим делом столкнулся. Говорит: «Поднимаюсь на новой, только что сконструированной машине. Все идет хорошо. Летит плавно, поддается рулевому управлению, и все такое прочее». Но вот он, как полагается по программе испытаний, открывает газ на полную силу и начинает набирать скорость. «Вдруг чувствую, — говорит, — появляется сильная вибрация… Два месяца пролежал в госпитале!» А машину тем временем, конечно, видоизменяли, укорачивали какие-то там ребра, удлиняли растяжки — одним словом, делали так, чтобы в воздухе они не резонировали от вибрации мотора.