– Нет. Вчера вечером нам удалось запустить машину и прогнать некоторые марсианские записи. Чисто, как колокольчик. Но главное блюдо я оставил для вас, - Туэйт повернулся к боковой двери, выуживая ключ из кармана. – Проигрыватель здесь.

Аппарат, занимавший крепкий стол в маленькой комнате за дверью, имел вид экспериментальной модели, собранной на скорую руку. Но он был почти что чудом для тех, кто понимал, как его создали – на основе радиосхем разрушенных устройств, откопанных на Марсе.

Однако ещё более интригующим выглядел ряд аккуратно подписанных ящичков на полке. Там в мягких гнёздах покоились маленькие цилиндры из потускневшего от времени металла, на которых, если приблизиться вплотную, можно было разглядеть слабо выделяющиеся линии и завитки марсианских письмен. Это были наиболее сохранные из всех найденных образцов марсианских записей.

Звуки и рисунки, оттиснутые на них, свидетельства победоносной науки, столь давние, что кодекс Хаммурапи или иероглифы Хуфу выглядели по сравнению с ними вчерашней газетой. Теперь люди Земли были готовы вызвать из небытия древние голоса, но воспроизвести стереоскопические изображения человеческой технологии было ещё не по силам.

Далтон внимательно присмотрелся к одной из этикеток.

– Странно, - сказал он. – Я прекрасно представляю себе, как много смогут предоставить нам марсианские архивы, когда мы овладеем их разговорным языком, но, несмотря на это, я больше всего хочу услышать именно эту запись, ту, что марсиане сделали здесь – на Земле.

Туэйт понимающе закивал.

– Человеческая раса подобна больному амнезией, который проснулся в возрасте сорока лет и обнаружил у себя весьма процветающий бизнес, жену, детей и ипотеку, но никаких воспоминаний юности или детства, и никого вокруг, кто мог мы рассказать ему, как он стал тем, кто он есть. Мы чертовски поздно изобрели письменность. А теперь мы достигли Марса и обнаружили там людей, которые узнали нас до того, как мы сами узнали себя, но они умерли, или, может быть, просто ушли отсюда, - он использовал обе руки, чтобы достать драгоценный серый цилиндр из ящичка. – И, конечно, в том числе и для вас, лингвистов, это открытие – большой шаг вперёд.

– Если это запись человеческой речи, она будет старейшей из когда-либо найденных. Для сравнительно-исторической лингвистики это может стать тем же, чем стал Розеттский камень для египтологии, - Далтон улыбнулся мальчишеской улыбкой. – Некоторые из нас даже лелеют надежду сделать что-нибудь с нашей старой головной болью – проблемой происхождения языка. Это был один из важнейших, может быть самый важный шаг в развитии человека, а мы не знаем как, или когда, или почему!

– Я слышал про боу-воу-теорию и про динь-дон-теорию, - сказал Туэйт, пока его руки занимались машиной.

– Чистая спекуляция. Факт в том, что мы не можем даже сделать обоснованного предположения, поскольку то, на что мы можем полагаться – письменные записи уходят вглубь только на примерно шесть тысяч лет. Расовая амнезия, как вы сказали. Лично я питаю слабость к магической теории – что люди изобрели язык в поисках магической формулы, слова силы. В отличие от других теорий, эта предполагает мотивирующую силу, не только пассивную подражательность, но и исходящую от человека волю. Даже бессловесный предчеловек должен был заметить, что он может влиять на поведение животных своего или других видов, производя определённые шумы – брачный призыв или крик устрашения, например. Отсюда твёрдое убеждение, что можно получить то, что хочешь, если просто правильно управлять своими губами и знать должные мольбы или проклятия.

– Логический вывод из анимистической точки зрения, - сказал Туэйт. Он пыхтел над нелёгкой задачей запуска плёнки, не оставляя разговор. – Вы получили фотокопию сопроводительной надписи? Что вы из неё поняли?

– Не больше, чем Хендерсон на Марсе. Она содержит дату записи и место – долгота нам ни о чём не говорит, поскольку мы всё ещё не знаем, где марсиане зафиксировали нулевой меридиан. Но это где-то рядом с экватором и, как следует из текста, в тропическом лесу, вероятно в Африке или Южной Америке. Кроме того, там была фраза, которую Хендерсон не смог разобрать. Она плохо видна, точнее сильно стёрлась, но, очевидно, представляет собой комментарий - неблагоприятный, по теме записи. В нём дважды встречается разновидность междометия-наречия, который в других контекстах предполагает отвращение – что-то вроде «тьфу»!

– Забавно. Такие страшилища, как марсиане, увидели на Земле что-то, что им не понравилось. Как жаль, что мы ещё не умеем воспроизводить визуальные записи.

Далтон ответил рассудительно:

– Словарь марсиан показывает, что при всём их физическом отличии от нас, их эмоции очень близки человеческим. Что бы они не увидели, это должно быть чем-то, что и нам не понравилось бы.

Проигрыватель тихо загудел. Туэйт включил мотор, и древняя плёнка мягко выскользнула из футляра. Динамик взорвался странной смесью шумов, щелчков, щебета, трелей, модулированного гудения и жужжания – звук, похожий на стрекотание кузнечиков на летнем выжженном поле.

Далтон слушал сосредоточенно, как будто с помощью предельной концентрации он мог прямо сейчас установить соответствие между звуками марсианской речи – услышанными сегодня впервые – и письменными символами, над которыми он работал годами. Но, конечно же, он не мог – требовался кропотливый корреляционный анализ.

– Очевидно, это вступление или комментарий, - сказал археолог. – Волновой анализ показал, что паттерны в начале и конце плёнки типично марсианские, а вот в середине – нет. Средняя часть – это то, что было записано здесь, на Земле.