Больше я не боялся ни одного животного, кроме слонов. Тех мест, где они находились, я старался избегать, а громкий треск кустарников в чаще служил для меня сигналом уносить ноги подальше; я сворачивал в сторону и далеко обходил это место. Внизу, у ручейка, невдалеке от одного из моих лесных убежищ, я подвесил на дереве две банки для питья. Как-то утром, проходя мимо этого места, я увидел, что мои сосуды исчезли и все истоптано следами громадного слона. Ярдах в пятидесяти я заметил в воде что-то блестящее и выудил одну из своих банок, расплющенную в лепешку. Недалеко валялась и вторая, которую постигла та же участь. Я так и не узнал, что привлекло внимание слона — их блеск или запах человека, но, как он относится к мусору в своих владениях, слон дал мне понять весьма недвусмысленно.

После того как в течение нескольких месяцев я старательно избегал громадных животных или успевал только мельком увидеть их, трусливо оглядываясь во время бегства, я решил, пора мне все же взять себя в руки и попытаться подойти к слонам достаточно близко, чтобы снять их на кинопленку, провел в лесу беспокойную ночь, прислушиваясь к громкому треску и трубным кликам внизу под холмом, а поутру пошел по следам животных со своей кинокамерой. Оставленные ими кучи помета еще угрожающе дымились, и следы пересекались в разных направлениях, выдавая присутствие нескольких животных. Наконец я услышал их впереди — оттуда доносилось какое-то странное гулкое постукивание с неравными интервалами. У меня дрожали коленки, и меня так и подмывало удрать подальше, но я заставил себя идти вперед, пока не увидел слонов в ручье под холмом, на котором я находился. Подкрадываясь еще ближе, я высматривал на всякий случай подходящие деревья, на которые можно было бы влезть. С превеликой осторожностью я подобрался к краю обрыва и стал подсматривать под прикрытием кустарника. В русле ручья задом ко мне стояла большая слониха, а перед ней — маленький слоненок, и оба уплетали вьющиеся растения. Слониха дергала хоботом покрытые плодами ветви и запихивала их в рот. При этом она покачивала головой из стороны в сторону и переминалась с ноги на ногу так, что валуны в ручье ударялись друг о друга с тем самым странным звуком, который я уже слышал. Я попытался поднять камеру и снимать с рук, но руки у меня так дрожали, что пришлось опереться руками на сук. Я отснял несколько метров и поспешно ретировался, боясь, что звук камеры встревожил слонов. Только через полмили сердце у меня перестало бешено колотиться, и я немного перевел дух.

Опасным слывет еще одно животное — бантенг, или дикий бык. Это очень редкое, строго охраняемое законом животное. Размером оно с домашнего буйвола. Бык поражает своим нарядом — у него черная шкура, белый круп и «носки» на ногах. Коровы гораздо меньше, и шерсть у них теплого каштаново-рыжего цвета. Следы этих животных очень напоминают следы домашнего скота, но в джунглях их встретишь не часто. Я видел этих животных всего три раза, и всегда они проявляли нескрываемое любопытство, стояли и глазели на меня, а потом, отбежав галопом подальше, снова останавливались. Однажды мы обнаружили возле реки вытоптанную траву и следы крови — опять браконьеры, как видно, взялись за свое дело. В папоротниках оказались спрятанными голова и потроха крупного быка-бантенга. Бахат сказал мне, что за мясо в городе дадут хорошую цену — оно сойдет за говядину.

Одно из самых редких животных в тропическом лесу — двурогий носорог, который очень высоко ценится за свои пресловутые рога: они якобы обладают великими целительными свойствами и являются могучим средством для поддержания мужской силы. В начале века в районе реки Сегамы водилось довольно много носорогов, и дусуны часто охотились на них с духовыми трубками и копьями, но с появлением; огнестрельного оружия численность носорогов резко пошла на убыль. Их осталось так мало, что даже дусунов, видевших в наши дни хотя бы следы животных, не говоря уж о самих носорогах, насчитываются единицы. Ибаны из Саравака до сих пор живут за счет браконьерской охоты на носорогов, которых они иногда выслеживают неделями. И хотя свежие следы носорога попались мне на третий день пребывания в джунглях, за все шестнадцать месяцев моей работы в Улу-Сегама я видел еще не больше дюжины таких следов. Обычно они попадались на глаза возле грязевых ванн с дождевой водой, приютившихся среди холмов на севере моего исследовательского участка. Я ни разу толком не видел самого носорога, хотя один раз спугнул большое животное, которое с треском бросилось от меня вниз по склону. Несмотря на все усилия, ближе, чем тогда, мне не пришлось подходить к этому редкому существу. В другой раз я больше часа шел по следу двух носорогов в надежде их наконец увидеть. На пути все еще держался резкий запах животных, а так что было ясно, что они ушли недалеко. Я замечал вытоптанный невысокий кустарник, где они щипали листья, и мазки грязи на древесных стволах там, где они проходили. Было очень обидно, когда следы вывели меня к твердому галечнику, и, как я ни старался прочесать местность далеко в обе стороны, след затерялся, и преследование пришлось прекратить.

Носорог, конечно, редчайшее животное, но оно по крайней мере всем известно и занесено в научные книги, а вот о батутуте этого не скажешь. Я шел вдоль цепи холмов на противоположном берегу реки, куда ранее не решался выбираться. Тропа была отличная, хотя и грязноватая, и я беззаботно топал по ней. Вдруг меня словно молнией поразило. Опустившись на колени, я увидел отпечаток стопы, похожий на след человека и в то же время настолько нечеловеческий, что мурашки поползли по коже, я едва поборол сильнейшее желание спастись бегством. След по форме вписывался в треугольник, длина его была шесть дюймов (пятнадцать сантиметров), а ширина — четыре дюйма (десять сантиметров). Пальцы были точь-в-точь как у человека, пятка тоже ясно отпечаталась, но сама стопа была слишком короткой и широкой, а большой палец оказался не с той стороны, где следовало.

Следы вели все дальше, и я пошел по ним, всматриваясь в отпечатки. Различались и правая, и левая нога, только отпечатки их оказались так странно разбросаны, что трудно было сообразить, где же правая, а где левая. Многие следы были уже затоптаны недавно пробежавшими свиньями, но несколько отпечатков прекрасно сохранились, и я их зарисовал, отметив их положение относительно друг друга. В общем и целом я нашел две дюжины следов на расстоянии примерно десяти ярдов. После этого открытия всю мою беззаботность как рукой сняло, и я пошел дальше по гребню, пока не добрался до хорошо знакомых мест.

Должно быть, я слишком задумался о посторонних вещах, потому что никак не мог отыскать следы орангутанов. Я даже обрадовался, когда пришлось прервать это занятие и спрятаться под наклонным стволом, пережидая невесть откуда налетевшую грозу. Все еще в глубокой задумчивости, я пробрался через мокрый после грозы лес к реке, где ждал меня в лодке Бахат.

Когда мы вернулись в лагерь, я показал ему свои наброски и спросил, какое животное оставило эти следы. Он уверенно выпалил: «Батутут!» Но, когда я попросил описать это животное, он ответил, что это вовсе не животное, а такой дух. Бахат очень похоже изобразил его крик — протяжное «туу-туу-туу», за который он и получил свое прозвище, и рассказал мне кучу разных историй про это загадочное ночное существо, которое обитает в лесной глуши и питается улитками, разбивая раковины камнем. Как он мне рассказал, батутут ростом около четырех футов (один метр двадцать сантиметров), ходит на двух ногах, как человек, и у него длинная черная грива. Говорят, что он очень любит детей и заманивает их в лес, но вреда им не причиняет. Однако взрослым он никогда не показывается, но иногда находят людей, которых батутут убил и разорвал, чтобы полакомиться их печенью (у малайцев печень считается средоточием всех чувств, как у европейцев — сердце). Подобно всем остальным духам джунглей, это существо очень боится света и огня. Бахат сказал, что в молодости он тоже видел следы батутута, да и другие односельчане время от времени на них набредают.

Когда я высказал предположение, что это следы медведя, самолюбивый Бахат был уязвлен.

— Они слишком велики для медведя, да и когтей у него нет. Кроме того, медведь совсем по-другому ступает! — взглянув на свою левую ногу, он добавил: — Я-то знаю, мне приходилось иметь дело с медведями, туан.

Когда я порасспросил жителей кампонга, оказалось, что они прекрасно знают батутута, и их рассказы подтвердили все, что мне говорил Бахат. Я достал фотографии стоп малайского медведя, и они действительно оказались слишком маленькими и отличными по форме от тех следов, которые я видел. Впоследствии я видел гипсовые слепки следов более крупного существа из Малайи, которое там зовут «орангпендек», то есть «коротышка». И там тоже рассказывают о небольшом существе с длинными волосами, которое ходит на двух ногах, как человек. Рисунки и даже фотографии подобных отпечатков на Суматре считают следами «седаны», или «уманга», небольшого, боязливого, длинноволосого и двуногого существа, живущего в самой недоступной глубине джунглей. Во всех этих рассказах есть интересная подробность: говорят, что стопы этого уманга перевернуты задом наперед; я думаю, эта мысль возникла из-за расположения большого пальца на месте мизинца. У медведей самый большой палец, как правило, находится с внешней стороны, и широкая стопа имеет треугольную форму. Однако только значительно более крупный медведь, чем малайский, мог бы оставить подобные следы. Может быть, в джунглях Юго-Восточной Азии до сих пор скрывается неописанный вид медведя или нам всерьез придется поверить сказкам о маленьком народе, поедающем улиток?