Осторожно тронув меня за плечо, Истериан спросил:

– Куда это она?

– По делам, Истер, – раздражённо ответил я и яростным движением сложил письмо пополам, убрав тут же вместе с ключом во внутренний карман. – Пойдёмте, холодно стоять.

– Как твоя дочь дошла до такого?

Глуховатому вознице раз пять крикнули, чтобы ехал быстрее, но тот и не подумал дать лошади кнута. Стоит добавить, что мы движемся медленнее, чем я скачу на одной ноге. Наконец мы бросили попытки подогнать экипаж, а ковыляние подтолкнуло к разговорам. Салли всё не даст покоя жизнедеятельность Виктории.

– Ты ещё скажи «докатилась».

– Могла бы. Август, я не собираюсь её или тебя поучать, но заниматься преступностью ненормально. Я просто спрашиваю, почему именно так сложилось у неё.

Как бы Салли ни юлила, но слова её звучат оскорбительно. Я, как и положено отцу, с ожидаемым рефлексом обиделся за дочь и за себя. Поэтому взялся выгораживать её:

– Она увидела в этом смысл.

– Это отговорки, в криминале нет никакого смысла!

– Ты хотя бы дослушай. Её банда грабит тех, у кого денег немерено…

– И в этом, на твой взгляд, много смысла? – прервала меня взрывом пронзительных возгласов девушка. – Кто-то трудился поколениями и накопил большие суммы, а эти бандиты палец о палец в жизни не ударили, отняли часть и считают это справедливостью! Безумно справедливо, не поспоришь.

– Но там, где много денег, скорее всего не всё чисто, – неожиданно встал на мою сторону Истер. – Большинство богатеев зарабатывает нечестным трудом.

– Это очень наивное предположение, – просто-таки ощетинилась Салли. – Всегда, когда тебя хоть в чём-то обходят, хочется обозвать это нечестным. Я знаю про казнокрадов и мошенников, но мир не из них одних состоит.

– Скажи это Чудо-городу, – буркнул я и отвернулся к окну.

Вопреки ожиданиям, фраза не произвела эффект – Салли нашлось, что ответить:

– Район бедноты? Я эти районы знаю: улицы бездельников, пьяниц и наркоманов. Преступники, обирающие друг друга, ни на что негодные мужланы, клянущие судьбу и десять человек, которым действительно не повезло. И твоей дочери нравится ровнять себя с этими людьми? Я её совсем не знаю, но она производит впечатление человека, у которого может быть будущее гораздо лучше.

– Вот теперь ты её поддерживаешь? – огрызнулся я, так и не оторвав взгляда от унылых видов за окном.

– Август, я ни секунды не была против неё, – тыкая на себя, повысила голос вспыльчивая шатенка. – Я знаю тебя, я увидела в ней многое от тебя… Истер мне рассказывал, как тебя побросала жизнь, так что теперь я переживаю за Викторию, точнее, за тебя в её лице.

– Кстати, а почему она не знает бриниум? – не самый уместный вопрос задал Истериан.

– А почему ты, чудила, не знаешь мрону? – беззлобно бросила супруга Салли.

Тот опешил, щёки у него стали раздуваться, полные невысказанными отговорками.

– Зато я знаю вестру! Выучил в институте.

– Этот твой институт… не помню, чтобы ты показал хоть какие-нибудь ещё знания из своего института.

– Я знаю химию. Не виноват же я, что мир устроен так, что не надо на каждом шагу смешивать кислоты и диссоциировать молекулы!

– Что хоть такое диссоциация?

– Это вот… когда… ну, расщепляется всё…

Салли засмеялась, сражённая стыдом за Истера и его сбивчивой неуклюжести. А он ещё и смотрит на неё до нелепого серьёзно, словно только что воспроизвёл точную формулировку из словаря и не понимает, что в ней такого смешного. Салли хохотала долго.

Надо сказать спасибо длинноволосому полукровке: его глупая выходка позволила отвлечься от разговора с Салли, сделать вид, что мы оба о нём забыли. Мне полегчало, но я не собираюсь этого показывать… и не собираюсь верить Салли. Кто-то скажет, что Бог требует верить друг другу, но мне кажется это нелепым. В конце концов, чего этот Бог научил тогда людей лгать?

Через пару дней искренность миссис Шорш станет неважна. Мне уж точно, а Виктории, я полагаю, до неё вовсе нет дела.

Максвелл ещё изображает, что пялится в пол, однако глазки так и бегают. Даже уши шевелятся, как у кота – любитель подслушивать. Не уверен, что он не понимает альбионский.

Клуб Мари – явление необычное и уникальное. Незадолго до начала Каледоно-славинской войны в страны на западе Континента стали стягиваться пёстрые группки иностранцев. Смуглые, чернокожие, узкоглазые… в поисках счастливой жизни прибывали из всех экзотических стран, где жителям повезло чуть меньше. Разумеется, работу и жильё они получили никудышные, но не по меркам их родин.

А затем началась война – самая жестокая война тех времён. Страна затянула пояса, и заметнее всего это сказалось именно на иммигрантах. Кто-то сжал зубы и стал терпеть (большинство), кто-то нашёл способы вернуться домой, а обнаглевшие решили качать права. Озлобленные иностранцы принялись поджигать правительственные учреждения и пускать под откос поезда.