В этом, наверняка, был смысл. И, может, этот смысл Мартин и имел в виду, обещая, что Заноза поймет, почему княгиню титулуют так странно? А, может, Мартин говорил о пауке, изображенном в гербе на ливрее Гевальда, и вот об этом — живом! — пауке, удерживающем лапами сложную прическу княгини? Без такой заколки густые, вьющиеся крупными кольцами волосы было бы не уложить. Но, может, их лучше было бы и не укладывать, а?

Нет, пауков Заноза не боялся, но… таких огромных он никогда и не видел.

— Лорд Алакран и господин Сплиттер, — объявил Гевальд.

Заноза поклонился. Мартин покосился на него и тоже поклонился.

— Что это с тобой Мартин? — у княгини оказался нежный, высокий голос, — к чему такая официальность? Присаживайтесь, господа! Хотите чаю? Господин Сплиттер, у меня есть к вам несколько вопросов.

Интересно было за ним наблюдать. Он опять изменился, стал серьезным и строгим, вежливым, но не таким, каким был с Лэа. По-другому вежливым. Мартина это позабавило, он даже начал Занозе подражать, делать все так же. Так же поклонился, хотя в жизни никогда Калимме не кланялся, так же не садился, пока она сама не предложила. Калимма, кажется, немного разозлилась. Она часто злится, когда чего-то не понимает.

А Занозе тут удобно. Комфортно — это так называется. Мартин много раз видел, как новички приходят в замок — Калимма всем пришельцам выписывала паспорта только своей рукой, так что хочешь, не хочешь, а встречи с ней не миновать. И он знал, что замок подавляет. Здесь все огромное, гигантское: уходящие в недосягаемую высь потолки, бесконечные стены, окна — каждое размером с фасад обычного дома. Новички, принесенные смерчем, ошеломленные и растерянные, не успевали прийти в себя перед визитом к Калимме, на это одного-двух дней недостаточно. И, в большинстве своем, к таким огромным зданиям, к таким огромным помещениям они были непривычны. Бродяг сюда приносило, бродяг — смерч Хаоса по светским гостиным не летает. Оказавшись в холле, среди картин, статуй, резного дерева и пустого пространства размером с футбольное поле, новички или застывали на месте, как ночной зверек, попавший в луч фонаря, или, наоборот, сделав вид, будто и не такое видали, и не с такими правителями за руку здоровались, нагло ломились в самую большую дверь. За той дверью была приемная, а дальше тронный зал, так что выбор-то они делали правильный, только Калимма в тронном зале появлялась раз в год, когда принимала поздравления с Днем Рождения от городских и поселковых старшин.

Бывали, конечно, и другие пришельцы. Они вели себя спокойно и уверенно, не обращали особого внимания на обстановку, были вежливы с Калиммой и даже обходились без дурацких комплиментов. Правда, тех, кто обходился, можно было пересчитать по пальцам. Но на своей памяти, ни среди них, ни среди первых двух типов новичков, Мартин не видел ни одного, который держался бы в холле замка Хартвин так, словно сравнивал его с собственным и размышлял, не спросить ли телефон дизайнера.

Лэа что-то говорила про ночной визит к Клюгер… А, да, точно! Лэа сказала, что Заноза там был как дома, причем, как у себя дома.

Вот и здесь то же самое. Это, наверное, какая-то вампирская особенность. Если уж их пригласили, они себя чувствуют хозяевами положения.

А еще Мартину встречались среди пришельцев такие, у кого хватало внимания рассмотреть резьбу на стенах в холле. Но, определенно, не встречалось таких, кто понял бы, что изображают узоры. Резьбу делали по эскизам Мартина, а он, в свою очередь, рисовал эскизы под диктовку Хартвина, прежнего тарвудского лорда. Тот был психом, Мартин был демоном, резчик… был, вроде, в своем уме, но не зажился на свете, что сделало резьбу еще выразительней. Реакция на нее гостей была разной, от явного отвращения до скрытого любопытства. Для разумных людей и нелюдей нормально и то, и другое.

Заноза тоже отреагировал нормально. Если подумать. Он как будто увидел инструкцию к чему-то давно известному. К чему-то противному, но… очень знакомому.

Это тоже что-то вампирское? Или это потому, что он сумасшедший? Или это та причина, по которой он нужен Эрте?

Таких причин набиралось уже слишком много. Они не выглядели убедительными, потому что оставались непонятными, но ведь суток не прошло с тех пор, как Мартин не мог найти ни одной. А теперь он собьется со счета, если попробует перечислить все.

Калимма задавала вопросы, Заноза на них отвечал. Процедура стандартная, Мартин не прислушивался, и так знал, о чем речь. Есть ли координаты или однозначные приметы родного мира, есть ли в родном мире враги, способные прибыть на Тарвуд, есть ли родственники на самом Тарвуде, нет ли смертельных или заразных болезней. Рутина и лабуда. Ахиш [18] . Вопросы нужны были Калимме не для того, чтобы на них отвечали, а для того, чтобы собеседник сосредоточился на ответах. Выбрав подходящий момент, Им переключалась на истинное зрение и начинала видеть за ответами подоплеку каждого слова. Вранье она и без этого отличала на раз-два, ну, а истинное зрение помогало лучше понять, с кем ей и всему Тарвуду придется иметь дело. Нельзя же кому попало позволять остаться на острове: здесь хватает своих придурков, чтоб еще чужих впускать. Двадцать тысяч населения — слишком мало, чтоб всякие уроды могли раствориться и стать незаметными.

Только вот насчет Занозы Мартин ее сразу предупредил, что…

Штез! Ну ведь предупредил же!

Глаза Калиммы стали полностью черными, без радужки и белков. И в тот же миг по огромному кабинету с его прекрасной акустикой раскатился рык, такой тяжелый и мощный, как будто не мелкий упырь зарычал, а здоровенный лев или даже медведь.

Мартин вскочил, перемахнул через угол и одним движением задвинул кресло Занозы под стол. Вместе с Занозой. Упыря прижало грудью к столешнице — к каменной столешнице, весь стол каменный, чтобы его с места сдвинуть, впятером надо взяться, — руки, оказавшиеся внизу, под столом, дернулись. По столешнице очень противно заскрежетало. Когтями. По мрамору. Знакомый звук. Почти такой же мерзкий, как иголкой по стеклу.