Я буду долго гнать велосипед… (сборник)
вернуться

Рубцов Николай Михайлович
Шрифт:

Волны и скалы (1962 г.)

Элегия

Брату Алику

Стукнул по карману —не звенит.Стукнул по другому —не слыхать.В коммунизм – безоблачный зенит —полетели мыслиотдыхать.Но очнусь,и выйду за порог,и пойду на ветер, на откос —о печали пройденных дорогшелестеть остатками волос.Память отбивается от рук,молодость уходит из-под ног.Солнышко описывает круг —жизненныйотсчитываетсрок…

Ленинград,

март, 1962

В океане

Забрызгана крупнои рубка, и рында,но румб отправления дан, —и тральщик тралфлотатреста «Севрыба»пошел промышлять в океан.Подумаешь, рыба!Подумаешь, рубка!Как всякий заправский матрос,я хрипло ругался.И хлюпал, как шлюпка,сердитый простуженный нос.От имени трестатреске мелюзговойязвил я:«– Что, сдохла уже?»На встречныезлыесуда без уловакричал я:«– Эй вы, на барже!»А волны,как мускулы,взмыленно,пьяно,буграми в багровых тонахходили по нервной груди океана,и нерпы ныряли в волнах.И долго,и хищно,стремясь поживиться,с кричащей, голодной тоскойлетели большиеклювастыептицыза судном,пропахшим треской!

Ленинград,

июль, 1961

Фиалки

Я в фуфаечке грязнойшел по насыпи мола.Вдруг откуда-то страстностала звать радиола:«Купите фиалки,вот фиалки лесные.Купите фиалки,они словно живые…»…Как я рвался на море!Бросил дом безрассудно.И в моряцкой конторевсе просился на судно —на буксир, на баржу ли…Но нетрезвые, с кренцем,моряки хохотнулии назвали младенцем!Так зачем мою душутак волна волновала,посылая на сушубрызги быстрого шквала?Кроме моря и неба,кроме мокрого моланадо хлеба мне, хлеба!Замолчи, радиола…Сел я в белый автобус,в белый, теплый, хороший.Там вертелась, как глобус,голова контролерши.Назвала хулиганом,Назвала меня фруктом.Как все это погано!..Эх, кондуктор, кондуктор!Ты не требуй билета,увези на толкучку.Я, как маме, за этопоцелую Вам ручку!…Вот хожу я, где ругань,где торговля по кругу,где толкают друг друга,и «толкают» друг другу.Рвут за каждую гайку —русский, немец, эстонец!..О!.. Купите фуфайку.Я отдам – за червонец…

Ленинград,

март, 1962

«Я весь в мазуте, весь в тавоте…»

Я весь в мазуте,весь в тавоте,зато работаю в тралфлоте!…Печально пела радиола:звала к любви,в закат,в уют!..На камни пламенного моламатросы вышли из кают.Они с родными целовались.Вздувал рубахимокрый норд.Суда гудели, надрывались,матросов требуя на борт…И вот опять – святое дело:опять аврал, горяч и груб…И шкерщик всталу рыбодела,и встал матрос-головоруб…Мы всю трескусдадим народу,мы план сумеем перекрыть!Мы терпим подлую погоду,мы продолжаем плыть и плыть……Я юный сынморских факторий —хочу,чтоб вечно шторм звучал,чтоб для отважныхвечно —море,а для уставших —свой причал…

Ленинград,

март, 1962

На берегу

Однаждык пирсутраулер причалил,вечерний порт приветствуя гудком.У всех в карманах деньги забренчали,и всех на берег выпустил старпом.Иду и вижу —мать моя родная! —для моряков, вернувшихся с морей,избушкапод названием «пивная»стоит без стекол в окнах,без дверей!Где трезвый тостза промысел успешный?Где трезвый дух общественной пивной?..Я первый раззашел сюда,безгрешный,и покачал кудрявой головой.И вдруг матросыв сумраке кутежном,как тигры в клетке,чувствуя момент,зашевелились глухо и тревожно:– Тебе чего не нравится,студент?!– Послушайте, —вскипел я, —где студенты?!Я знаю сам моряцкую тоску!И если вы – неглупые клиенты,оставьте шутки,трескайте треску!Я сел за стол с получкою в кармане.И что там делал,делал или нет,пускай никто расспрашивать не станет.Ведь было мневсего шестнадцать лет!…Очнулся я, как после преступленья,с такой тревогой,будто бы вчеракидал в кого-то кружки и поленья,и мнев тюрьмуготовиться пора!..А день вставал!И музыка зарядкиуже неслась из каждого окна.И, утверждаятрезвые порядки,упрямоволныдвигалаДвина!Родная рындазвала на работу.И, освежая головы,опятьлетел приказпо траловому флоту:– Необходимопьянство пресекать!

Ленинград,

январь, 1962

«Бывало, вырядимся с шиком…»

Бывало,вырядимсяс шикомв костюмы, в шляпы, и – айда!Любой красоткес гордым ликомсмотреть на нас приятно,да!Винавеселенький бочонок —как чудо,сразу окружен!Мы пьем за ласковых девченок,а кто постарше,те – за жен…Ах, сколько ихв кустахи в дюнах,у белых мраморных колонн, —мужчин,взволнованных и юных!А сколько женщин! —Миллион!У всех дворцов,у всех избушеккишит портовый праздный люд.Гремит оркестр,палят из пушек,даютнад городомсалют!

Ленинград,

март, 1962

Портовая ночь

Старпомы ждут своих матросов.Морской жаргонс борта на бортлетит,пугая альбатросов…И оглашен гудками порт!Иду. (А как же? – Дисциплина!)Оставив женщин и ночлег,иду походкой гражданинаи ртом ловлю роскошный снег,и выколачиваю звукииз веток, тронутых ледком,дышу на зябнущие руки,дышу свободно и легко!Пивные – наглухо закрыты.Темны дворы и этажи.Как бы заброшенный,забытый,безлюден город…Ни души!Лишь бледнолицая девицабез выраженья на лице,как замерзающая птица,сидит зачем-то на крыльце…– Матрос! – кричит. – Чего не спится?Куда торопишься? Постой!– Пардон! – кричу. – Иду трудиться!Болтать мне некогда с тобой…

Ленинград,

март, 1962

Имениннику

Валентину Горшкову

Твоя любимаяуснула.И ты, закрыв глаза и рот,уснешьи свалишься со стула.Быть может, свалишьсяв проход.И все жне будет слова злого,ни речи резкой и чужой.Тебя поднимут,как святого,кристально-чистогодушой.Уложат,где не дует ветер,и тихо твой покинут дом.Ты захрапишь…И все на свете —пойдетобычным чередом!