Врата украшала жестяная табличка, взывающая к осторожности по причине нахождения во дворе злой собаки. Катя встала на цыпочки и глянула через забор. Если какая-нибудь собака там когда-то и находилась, то она давным-давно издохла, оставив в память о себе только табличку, полусгнившую конуру и ржавую цепь. Вообще, судя по запущенному палисаднику и царившему во дворе беспорядку, усердное служение Сатане не оставляло Мастеру времени на хозяйственные нужды.

Удостоверившись в отсутствии собаки, Катя толкнула калитку. Та оказалась не запертой. Запнувшись по пути о валяющуюся посреди двора лопату, Катя пересекла двор и очутилась перед дверью в дом, не менее облезлой, чем ворота. Она уже готова была постучать, когда вдруг поняла, что не знает, какими словами начинать разговор. Увлечённо конструируя образ недалёкой, легковерной, любопытной и восторженной девочки, прорабатывая соответствующий образу стиль поведения, Катя упустила из виду немаловажную деталь — как должна обратиться к Великому Учителю алчущая посвящения в слуги Дьявола неофитка? Единственная заготовленная фраза, будучи произнесённой так вот, без предисловия, с порога, могла представить Катю в глазах Мастера совершенной дурой, с которой не о чем и говорить. А рекомендоваться с ходу круглой идиоткой в Катины планы не входило.

Оставалось положиться на врождённую интуицию, женскую привлекательность и репортёрский «авось».

Долгое время никто не открывал, и Катя решила, — что поездка вылилась в пустую трату времени и денег на проезд. Но тут в сенях раздался грохот, за ним последовало матерное ругательство, и дверь отворилась.

По правде сказать, Катя представляла себе отца-настоятеля Церкви Зла совсем не таким. Ей казалось, что он должен быть мрачной личностью в чёрном, с мефистофельской бородкой и бриллиантом на пальце, или, на худой конец, кем-то вроде священника, в долгополой одежде, с непримиримым, яростным взором и перевёрнутым распятием в руках. Но вывалившийся из двери небритый парень, одетый в майку и спортивные штаны, нисколько не походил на того, кого вообразила Катя. О принадлежности парня к дьяволопоклонничеству говорили лишь пентаграмма на груди, металлические браслеты на обеих руках, также составленные из сцепленных пентаграмм, и татуировка на левом плече — голова козла, меч клинком вверх и распахнутые за ними крылья летучей мыши.

— Ты кто? — спросил жрец Врага Человеческого, и Катя обнаружила ещё один пробел в её хитроумном плане. Представляться Екатериной, именем христианским, было в высшей степени неосторожно, да это и не совпадало с выбранным ею образом, а выдумать себе эффектное прозвище, как советовал Каннибал, она забыла.

— Я — Кэт, — не придумав ничего лучшего, Катя ограничилась сокращённым английским вариантом своего имени.

— Радистка? — губы служителя Сатаны тронула кривая усмешка. Его взгляд, цепкий, оценивающий, скользнул по Кате, и она, почти физически ощутив на себе этот взгляд — не враждебный, но настороженный, не сальный, но словно забирающийся к ней под одежду и дальше, в глубину её мыслей и устремлений, — поняла, что вся её «легенда» стоит в шаге от немедленного и окончательно крушения.

— И зачем ты, Кэт, сюда пришла?

— Ты — Мастер? — спросила Катя, подавив в себе невольную дрожь.

— Допустим. Каждый в чём-то мастер, — ответил он. Каннибал предупреждал Катю о любви Мастера к софистике и жонглированию понятиями, и эти его слова стали для неё подтверждением того, что она видит перед собой одного из двух руководителей местной Церкви Сатаны.

— Я пришла служить злу! — неожиданно для себя самой выпалила Катя свою «домашнюю заготовку».

— Я, девочка, психиатром работаю только по пятницам, — засмеялся Мастер. — Какому же злу ты пришла служить?

— Дьяволу! — сказала она, чувствуя себя так, будто земля уходит из-под её ног, и она летит с ускорением свободного падения в бездонную пропасть.

Мастер выдержал паузу, снова просканировав Катю взглядом.

— Заходи, — отрывисто бросил он и скрылся в дверном проёме. «Сработало!» — возликовала Катя, входя в тёмные сени.

Следующая, внутренняя дверь вела из сеней в комнату площадью квадратов в восемнадцать, с оштукатуренными стенами, двумя окнами и печкой. Катя испытала лёгкое разочарование, не увидев в комнате обязательных, как она полагала, для тёмного культа вещей — жаровни, алтаря, человеческого черепа и чёрной свечи. Свеча, стоявшая на столе, была обыкновенной, хозяйственной, и использовалась, вероятно, в самых прозаических случаях — в случаях отключения электроэнергии. Находившаяся рядом со свечой початая бутылка портвейна тоже никак не подпадала под разряд ритуальных предметов.

Одну из стен украшало весьма профессионально выполненное изображение восседающего на пьедестале крылатого козла. На пьедестале шрифтом, стилизованным под готический, было написано «Бафомет». Надпись, надо полагать, служила тому, чтобы Мастеровские посетители, начинающие адепты дьяволопоклонничества, не спутали этого Бафомета с каким-нибудь другим ангелом ада. Ниже виднелось раздавленное пьедесталом, перевёрнутое вверх тормашками слово «Адонаи».

Другую стену полностью занимали книжные полки. Катя успела мельком взглянуть на корешки книг. Подбор литературы показался ей странным. Пресловутый мистер Кроули соседствовал одним боком с «Практической магией» господина Папюса, другим — с томиком Густава Майринка. Тут же стояли книги с интригующими названиями «Трон Люцифера» и «История сношений человека с дьяволом», а рядом с ними мирно уживались фантасты-классики — Желязны, Брэдбери и Шекли. Впечатление эклектики ещё более усиливали несколько томов Достоевского, переводы Уильяма Блейка и Эдгара По, а также с полдюжины книжек про Джеймса Бонда. Между описаниями похождений «агента 007» Катя с удивлением заметила Библию, поставленную, почему-то, «вниз головой».

— Садись, — Мастер указал Кате на диван, приходившийся её собственному если не единокровным братом, то, без сомнения, близким родственником. Сам жрец Нечистого уселся в далеко не вольтеровское кресло и взял со стола бутылку с портвейном.

— На? — отхлебнув из горлышка, протянул он бутылку Кате. Катя не очень любила портвейн, но, всё же, сделала глоток — из опасения, что отказ будет расценен как свидетельство её непригодности к служению Сатане.

— Кто тебе сказал, что Сатана — это зло? Поп или дурак? — спросил Мастер, лениво откинувшись в кресле. — Сатана — это Свет и Радость. Само имя его — Люцифер — означает «Несущий Свет».

В недоумении Катя уставилась на Мастера. Если бы она не пролистывала «ознакомительную литературу» «по диагонали», а вчиталась подробнее, то смогла бы уловить в этом, кажущемся парадоксальным заявлении, отголоски довольно распространённых учений.

— Ты думаешь, он против Бога восстал? — задал Мастер очередной риторический вопрос. — Да против какого Бога? Адонаи, — он ткнул пальцем в картинку на стене, — лишь название безмозглого начала мироздания, вроде энтропии навыворот, запретившего в мире Радость. Вот против чего восстал Сатана — против запрета на Радость в мире!