Шрифт:
Я была по-настоящему счастлива. Бесо оказался хорошим семьянином, прилично зарабатывал, у него была добрая душа. Истинно верующий, он каждое воскресенье, зачастую вместе с моей матерью ходил в церковь. После обедни шли на базар и нагруженные покупками возвращались домой. Одним словом, многие завидовали нашему семейному счастью.
Бесо так объяснял происхождение своей фамилии:
«Мои предки были табунщиками. Поэтому нас звали «джогаанами. Но раньше они носили, конечно, совершенно другие имена» [27] . По его словам предки жили в селе Гери и числились крепостными князей Мачабели. Между жителями Гери и пришлыми с гор осетинами постоянно происходили стычки. Междоусобица достигала такого размаха, что Мачабели уважил просьбу крепостных и разрешил им переселиться в село Диди Лило Тифлисской губернии.
27
По-грузински «табун» будет «джоги», «табунщик» – «меджоге». Отсюда «меджоге» или «джогаани» трансформировалось в Джугашвили. Есть, впрочем, гипотеза, что «джуга» на древнегрузинском наречии означала «сталь». Это могло породить прозвище, а затем фамилию человека, имевшего отношению к производству и обработке металлов. Кузнеца, например. Кстати, данная гипотеза согласуется с происхождением псевдонима «Сталин», впервые появившегося в 1913 г. (Прим. перев.)
Тем временем безоблачная семейная жизнь продолжалась. Бесо был востребованным маситером-сапожником. Он решил отделиться от своего работодателя Барамова и открыть свое дело. Узнав об этом, друзья-карачохели поспешили на помощь. Наш шафер Якоб заказал для Бесо станок. Гига Ходели в своем духане (22) выделил место для работы. Они же привели первых клиентов.
Через год венцом нашего счастья стало рождение сына. Радость Бесо не имела границ. Крестины провели с большим размахом. Крестным отцом избрали Якоба Эгнаташвили. Кто бы мог подумать, что горе не за горами. Через два месяца первенца не стало. Бесо запил. Фундамент семейного счастья дал трещину. Спустя год родился второй сын. Крестным и на этот раз стал Якоб. По воле злого рока и этот малыш умер в младенчестве. Бесо чуть рассудка не лишился. Мать в поисках ответа на случившееся обошла всех ворожей, постоянно молилась, ставила свечи. Когда родился третий мальчуган, Бесо решил не искушать судьбу и поменять крестного. Якоб обиды не держал.
Мать напомнила Бесо о необходимости поспешить в церковь Святого Георгия в селе Гери для жертвоприношения. Бесо ответил, что, если бог даст, ребенок выживет, то он на коленях дойдет до Гери и совершит обряд жертвоприношения. Такое вот пришлось пережить моей семье до появления на свет Сосо.
Мальчуган выжил, но был слабого телосложения, неженка, худющий. Он как магнит притягивал к себе всякие болезни. Не любил мясное, обожал лобио (23), часто ходил с лицом, перепачканным похлебкой из лобио. Бабушка (то есть мать Кеке. – В.Г.), обеспокоенная болезненностью внука, постоянно напоминала нам о необходимости жертвоприношения. Бесо тянул с обещанным, пока вдруг, простудившись, мальчик не потерял дар речи. Наши причитания в голос стали слышны всей округе. Соседи решили, что в Сосо вселился злой дух и он умирает. Через какое-то время ребенок пришел в чувство, опасность миновала.
Этот случай стал причиной ускорившей наш поход в Гери для покаяния. Преодолев многочисленные трудности далекого пути, мы достигли цели. Принесли в жертву овцу, совершили молебен. Во время проповеди Сосо с ужасом увидел, как некую невесту в белом одеянии с целью изгнания из нее бесов подвесили над пропастью. Этот метод «лечения» потряс ребенка. Мы поспешно вернулись в Гори. Какое-то время Сосо беспокоили тревожные сны. Он бредил, дрожал, в страхе крепко прижимался ко мне.
Сосо рано начал говорить. Помню каждое сказанное им слово. Увидев любой блестящий предмет, он по-своему агукал: «нда-а… дундала… нда». То есть заявлял, что он хочет «дундалу». (По-грузински «минда» означает «хочу». Выговаривая только второй слог – «нда» – ребенок действительно выражал свое желание. Что касается слова «дундала», то этот набор звуков был произвольным. А блестящие предметы естественным образом привлекали к себе внимание малыша. – В.Г.)
Ему очень нравились цветы, особенно васильки и ромашки. При виде ромашки им овладевало волнение, он размахивал ручонками и требовал: «зизи, нда, зизи». Так он называл ромашку.
Малыш любил и музыку. Мои братья Гио и Сандала хорошо играли на саламури (24). Под настроение пели дуэтом. Сосо радовался безмерно.
Из птиц его особенно привлекала иволга. Он звал ее «гогия-гогия». Моя мать падал от усталости, нося его на руках по саду, чтобы показать «гогия-гогия» или дать насладиться пением соловья.
Мою радость от выздоровления ребенка омрачало пагубное пристрастие мужа – он стал часто выпивать. Близкие нам люди старались удержать его. Все напрасно. Мольбы мои и матери он полностью игнорировал. Пагубно влияли на него и покупатели. Исполнение каждого заказа отмечалось магарычом (25). Он и сам зазывал всех на чарку. Примерный семьянин на глазах превращался в выпивоху. Появилась дрожь в руках, ухудшилось качество работы. Он часто оставлял мастерскую на попечение подмастерья. Стал капризным, скандально непокорным.
Подружился с русским Фокой – бывшим каторжником. Хвалил его, считая умным человеком. Никто особого ума у Фоки не замечал, а вот то, что он любил от души выпить, знали все. Надо отметить, что по сути Фока был добрым человеком. Как-то раз канарейку принес в подарок Сосо. Нередко, взяв его на спину, скакал как лошадь по двору и громко хохотал. Мою мать он обложил оброком: за каждый визит просил чачу (26), вино не признавал. Кончилось все печально. Фока окончательно спился, превратился в оборванца-попрошайку. Однажды в сильном подпитии свалился в снегу и отдал богу душу. Оплакивал и хоронил его Бесо в одиночестве, так как о покойнике больше некому было позаботиться.
О моем горе я рассказала братьям, потом крестному – Якобу. Ничего не помогло. Бесо спивался все сильнее. Мои братья решили поселить меня в комнате рядом с ними: мол, оставшись в одиночестве, Бесо, может быть, одумается. Так я вернулась туда, где жила до замужества. Но этим ничего не изменилось. Пьянки продолжались по-прежнему. По прошествии некоторого времени я переселилась еще дальше – сняла комнату в доме сельского священника Христофора Чарквиани.
Сосо рос чувствительным мальчиком. Услышав пьяное бормотание отца, он, со страхом прижавшись ко мне, просил укрыться у соседей от отцовского гнева. Семейные неурядицы наложили отпечаток на характере Сосо. Его печалило поведение отца. Он стал замкнутым, неразговорчивым, зачастую избегал сверстников, его даже не прельщала любимая игра в «Арсена». От нашего подмастерья он узнал о подвигах Арсена и торопил меня научить его грамоте, чтобы поскорее самому прочесть об этом народном мстителе.