Шрифт:
— Ой… Валь, да не слушай ты меня, дурака! Мало ли что язык… ну пошутил я… Мы же свои люди! А?.. Валюша!
Но было поздно.
Не ответив, Валентина вышла из комнаты — и вернулась с чемоданом Збруева. Открыла его — и стала бросать туда збруевские пожитки: зеркало, бритвенный прибор, сапожную щетку.
— Ты что это, Валь? — насторожился Збруев.
— Одевайся! — сказала Валентина. — Живее. Ну!
Збруев, не спуская с нее глаз, послушно натянул штаны.
Валентина защелкнула чемодан — и поставила перед Збруевым.
— А теперь — иди отсюда!
— Как?..
— Вот так. Как пришел!
— Валь… — заморгал Збруев. — Да как же это… после всего!.. Я же тебя люблю!
— А я — нет! Думаешь, раз письма писала — значит, уж и люблю? Посиди-ка здесь вечерами — самому черту станешь писать!
— Опять одна останешься? — в отчаянии произнес Збруев. — А я все-таки мужчина… по-хозяйству…
— Не привыкать. За покос — спасибо. А теперь — кругом, марш!
И столько было в ее глазах непреклонной решимости, что Збруев сник, взял чемодан, сунул ноги в сапоги — и поплелся вон из дома.
— Постой! — догнала его Валентина на крыльце. — На вот… — она протянула Збруеву кулек с яйцами и хлебом.
— Валюша… — неуверенно начал Збруев. — А может, еще все наладится, а?
Валентина закрыла дверь.
Она медленно прошла в кухню, опустилась на табурет и застыла неподвижно, точно окаменев.
Вдруг послышался стук в окно, Валентина оглянулась. За стеклом стоял Збруев, делал какие-то знаки и беззвучно шевелил губами.
— Ну что еще? — Валентина приоткрыла раму.
— Вон и крышу я недочинил… — послышался голос Збруева. — А, Валентина Кондратьевна?..
Окно захлопнулось, и вслед за этим, отрезая последнюю надежду, громко лязгнула щеколда.
На пригорке, у березы сидят ярославские ребята. Тренькают балалайками, и такой идет между ними разговор:
Предусмотрено в Госплане По науке на пять лет, Сколько нужно девкам тканей, Детям школ, а нам — ракет. Все расписано уставом, От штыка до сапога, Как общаться с комсоставом, Чем и как разить врага. Перспективы планов гладки, А в любви — наоборот, Тут сплошные беспорядки: Бабы — путаный народ…А под пригорком сидел печальный Збруев. Развернув на коленях Валентинин кулек, ел он яйца, ел без соли — разве что скупая соленая слеза его — нет-нет, да и скатывалась на крутой желток…
Тяжелый пассажирский самолет медленно взял разбег, оторвался от земли…
Это был большой сибирский аэродром, населенный самолетами всех марок, от мала до велика, шумный и будничный, как большой железнодорожный вокзал.
К окошечку военного коменданта стояла очередь. Комендант, усталый, пожилой капитан, — разрешал самые разнообразные вопросы.
— Транзит — третья касса налево, — объяснял он взмокшему от путевых трудностей солдату. — Вы что, читать не умеете? Следующий.
Следующим был полковник.
— Иркутск не принимает, — сказал он. — Нелетная погода…
— Знаю.
— Но ведь у меня там дочка рожает…
— Над погодой не властен. Придется рожать без вас. Следующий.
— Здравствуйте, товарищ капитан! — показалась в окошке физиономия Збруева.
— Короче, — сказал комендант.
— Повернуть, — сказал Збруев.
— Кого?
— Проездное предписание.
— Куда?
— К тетке!
— Ефрейтор, — поморщился комендант. — В чем дело?
— Понимаете, товарищ капитан, — пояснил Збруев, — я уже до половины проехал. Значит, теперь все равно: что туда ехать, что обратно. Я все подсчитал. — Збруев растопырил пальцы, как циркуль, и отмерил расстояние. — Туда пять тысяч километров и туда пять. Государство ничего не потеряет.
— Ваше предписание! — протянул руку комендант. — Так… Хабаровский край, село Кресты… Третья касса за углом! — он вернул литер. — Счастливого пути!