Жук Алесь
Шрифт:
***
Заходил в редакцию Василь Владимирович Быков. Сказал просто, что болезнь моя видна на лице. Вспомнил свое, предостерег насчет сигареты, рюмки, от лишних волнений, посоветовал не делать резких рывков к автобусу на остановке. Вспомнил Адамовича, его потрясение в том московском суде, на который ему не надо было ходить, если бы не тот поход, жил еще бы Алесь Михайлович. Он жалеет его.
***
В «Звяздзе» письмо Шамякина к президенту с тревогой за белорусский язык и литературу. Грустно от этого письма еще и потому, что только один Иван Петрович поднялся в защиту языка и литературы, промолчал даже и Союз писателей.
***
Утреннее солнце начало вставать рано, а из-за леса высветило только после шести утра. Дрозды подняли суету еще до восхода солнца, их в этом году на удивление, и ягоды они «досмотрят» подчистую. Человека они не боятся и его пугал тоже.
***
Понравилось читать публицистику Бёлля более, чем его прозу.
«Слова действительны, это мы узнали на собственной шкуре, слова могут подготовить войну, могут спровоцировать ее, но не всегда слова могут восстановить мир. Слово, предоставленное бессовестному демагогу, чистейшему тактику, оппортунисту, может стать смертельным приговором для миллионов людей; машина, формирующая общественное мнение, может стрелять словами, как пулемет пулями: четыреста, шестьсот, восемьсот в минуту; любая, слишком четко классифицированная группа сограждан может быть словом обречена на гибель».
***
За ночь решила прийти зима, подморозило, посыпало снежком. После обеда начался большой снег, стало ветрено.
В последние дни состоялся президиум, на котором меня рекомендовали на должность главного редактора «Нёмана», потом был разговор с министром Бельским, после чего я поставил подпись под контрактом, на котором и даты не были проставлены, и подписи самого министра не было.
***
Морозы не ослабевают, и никак не может закончиться этот тяжелый високосный год.
***
Вчера позвонил Дранько-Майсюк. Просьба ответить на три вопроса: какими главными событиями, на мое разумение, помечено прошедшее тысячелетие, двадцатое столетие и чем засвидетельствует себя в истории человечества первое столетие нового тысячелетия. Надо и правда быть веселым человеком, чтобы в теперешнем жизненном бедламе думать об этом. Отвечу так: заслуга минувшего тысячелетия в том, что пришло к человеку в печатном виде Его Величество Слово в виде книги и что этому способствовал белорус Скорина.
Двадцатое столетие запомнится тем, что человечество переступило порог Космоса.
Следующее столетие будет помечено шествованием по планете панамериканизма, и небезуспешным.
Министерские чиновники по-своему позаботились о входе в новую эру: обещали выделить на журнал миллиард, а выделили 350 миллионов, и те дойдут до нас только после Нового года. Радуйтесь, празднуйте — ни зарплаты, ни журнала, который стоит: не печатают в долг.
***
На ночь, пропустив вступительную статью Аверинцева, читал стихи Мандельштама.
Век мой, зверь мой, кто сумеет
Заглянуть в твои зрачки
И своею кровью склеит
Двух столетий позвонки?
***
Как нельзя писателю бежать по жизни. Тогда он становится зашоренным, свету Божьего не видит вокруг. Два дня отсидел на больничном, не спеша шел в поликлинику и с радостью увидел на дымчатой тянь-шаньской ели и под ней, где и снега почти нет, стайку обыкновенных воробьев. В этой предзимней бедности, они, нахохленные от холода, а потому и более крупные, серые, с коричневыми крылышками, смотрятся как зимние цветы.
Перевод с белорусского автора.