— Полностью согласен, Валерий Павлович, — быстро проговорил Ануфриев, хотя директор ничего и не спрашивал. — Знать твердое мнение — это уже половина дела. Как по накатанной лыжне скользить — даже с закрытыми глазами можно.

— Ох, и скор ты соглашаться! — покачал головой Симонов. Прищурился, нацелив зрачки на Григория. — А что Панкратов думает?

— По мне бы свою лыжню пробить. Трудней, на верней, — ответил Григорий.

— Свою, значит? — вроде бы удивился директор. — Места на земле не хватит, если каждый захочет свою пробивать.

— Не захочет! Вы же прекрасно знаете, что не захочет! — убежденно сказал Григорий. — Большинству накатанную подавай. Встал — и покатил. Не столь важно — куда, главное — твердо и надежно. Скользи себе с закрытыми глазами…

— Э, да ты злой, Панкратов! — сказал директор, и было не понять, доволен он или осуждает.

Нахохлившийся Ануфриев стоял в углу, изо всех сил стараясь показать, что ему эти уколы, как слону дробина.

— Не обращайте внимания, Валерий Павлович, — сказал он. — Погоня за оригинальностью — и только.

— Помнится, Панкратов, — директор, казалось, пропустил реплику Ануфриева мимо ушей, — помнится, ты сам утверждал, что сверху все виднее. Где же последовательность?.. Не люблю предсказаний, но… Остаться наедине со своей правдой, свистеть в кулак и чувствовать себя героем — разве не смехотворно?.. — Он пригнул голову, шагнул к столу. — А теперь давайте о деле. Ваши соображения?

Ануфриев и Григорий подробно изложили то, о чем говорили перед его приходом. Директор выслушивал их доводы, затем лез вглубь, вширь, выворачивал все наизнанку, требовал цифровых подкреплений прямо сейчас, немедля, опротестовывал одни аргументы, защищал другие и — в конце концов, ушел удовлетворенный.

А Григорий по его милости опоздал на свидание.

Ничего, утешал он себя, а то зачастил, чуть ли не каждый день — свидание за свиданием. И сам отдохну, и ей разнообразие. Легкомысленно в моем возрасте так резко перестраиваться. То года два вообще от женщин воротило, то прилип и лапки от восторга свесил, ах, как замечательно!

Он решил воспользоваться антрактом и отправился к Виктору. Алексей и Аленка разъехались в разные стороны, изредка балуют его печальными письмами. Несмотря на спешку, с которой они все покидали, торопясь поскорее уехать, умчаться друг от друга и от места, где произошло несчастье, Аленка все-таки умудрилась оформить передачу квартиры какой-то семейной своей подруге на временное пользование. А Григорий до сих пор винит себя: вот если бы не Магомаев, вот если бы успел!..

Виктор лежал на тахте и слушал пластинку.

— Вить, я очень злой? — спросил Григорий, как спрашивают невпопад о чем-то таком, что висит на душе и ничем его не снимешь.

Виктор приподнялся на локтях, длинная тонкая шея его еще больше вытянулась, серые глаза изучающе глянули на друга.

— Нет, Гриша, — сказал он, — ты не злой. Ты жесткий, как мясо старого верблюда. Сомневаюсь, что кому-то охота тебя пожевать. Может, я и не прав. Но уж абсолютно точно: углы режешь почем зря. А у нас и земля, и формы ее обитателей, и ракеты — кругом овальным линиям простор. А тебе углы подавай. И самые острые. Я тоже, поверь, ценю прямолинейность, но — прямолинейность течения большой реки, а не комариного полета.

— Но не могу же я совмещать в себе и овальность, и углы! — возразил Григорий.

— Пожалуйста. Только не возмущайся, когда это сочетается в других.

Григорий посидел в кресле, походил по комнате, уселся на край тахты.

— Вить, а если бы ты застал ночью свою Земфиру с цыганом? Что бы ты сделал?

— Уже началось? — Виктор горестно тряхнул волосами. — Рановато для Зои…

— Причем тут Зоя? — с яростью перебил Григорий.

— А, это тест на соблюдение морального кодекса!.. Так знай: я бы предпринял все, чтобы отбить Земфиру у цыгана. Ведь свою жену отбивать гораздо благородней, чем чужую. Но потом, возможно, сам бы оставил ее…

— Все-то ты понимаешь, а не женишься. Отчего?

— Потому и не женюсь, что понимаю. Из теоретиков всегда дрянные практики выходят. Хотя… Пока любой из нас, взяв молоток, не расшибет себе пальцы, он считает, что в нем зарыт талант плотника.

Цех выбивался из сил и наращивал показатели, так необходимые заводу. Особенно круто приходилось на участке по выпуску расточных станков, где в свое время работал Григорий. Именно здесь решалась судьба плана, потому что станок — не какие-нибудь плоскогубцы и сборка его сразу заметна на заводском горизонте.

Григорий был откровенен с парнями. Конечно, если б все шло нормально, если б кое-кто не напорол глупостей, вряд ли бы ему пришлось ораторствовать перед ними и призывать к перегрузкам. Уж коли по-честному, то никаких объективных причин нет. Просто многие неполадки свалились разом в одну кучу, и надо поднатужиться, протащить завод на своих плечах, чтобы те, кому следует, успели во всем разобраться, все отладить.

Парни для порядка погудели, но согласились: отступать уже некуда. Тем более что Григорию они верили, знали, что человек он деловой и просить о чем-либо зря не станет. Только Гошка с редкой звериной фамилией Носорогов и тоненьким птичьим носиком буркнул вроде бы недовольно: