Джефри на той стороне стола успокаивающе потрепал по холке одного из Амди.

— Конечно, он не хочет сказать, что онтак считает, Равна. Но он говорит правду ГИК исходит из положения, что мы не знаем ни что произошло в Верхней Лаборатории, ни как нам удалось сбежать. Исходя из того, что нам известно, они утверждают, что можно поменять местами хороших и плохих. В таком случае действия Контрмеры десять лет назад были бойней галактического масштаба — и никакие страшные монстры нам сейчас не угрожают.

— Ты сам тоже так думаешь?

Джефри возмущенно взметнул руки:

— Да нет, конечно! Я только озвучиваю то, что другим мешает сказать вслух… назовем это «дипломатичность». И сразу говорю: ручаюсь, что никто из присутствующих в это тоже не верит. Но для ребят в целом…

— Особенно некоторых старших, — вставил Овин.

— …такая точка зрения весьма привлекательна. — Джефри секунду пристально смотрел на нее, словно ждал возражений. — Привлекательна — поскольку получается, что наши родители не создавали этой чудовищной «погибели». Не были полными дураками. И еще она привлекательна тем, что жертвы, нами приносимые, оказываются… излишними.

Равна постаралась ничем не выдать волнения:

— Какие именно жертвы? Изучение программирования низкого уровня? Изучение счета без машин?

— В частности, то, что нами командуют другие и говорят, что делать! — влезла в разговор Хейда.

Эти ребята даже названий не знали дотехнологических методов построения консенсуса. Пропуск этой стадии был одним из выбранных Равной упрощений. Она надеялась, что доверие, взаимная преданность и общие цели будут достаточны, пока эти ребята не станут более технологичными… и более людьми.

— Что нами командуют — это тоже часть вопроса, — согласился Овин, — но для некоторых более важный вопрос — медицинская ситуация. — Он посмотрел на Равну в упор: — Идут годы, ты правишь, и ты все еще выглядишь молодой, такой вот, как Джоанна сейчас.

— Овин, мне всего тридцать пять лет! — Речь шла о человеческом стандартном тридцатимегасекундном годе, который был принят и на Страуме. — Неудивительно, что я молодо выгляжу. У себя на Сьяндре Кей я была бы еще среди самых младших специалистов.

— Да, и через тысячи лет ты будешь выглядеть так же молодо. А мы все — даже старшие — уже будем сотни лет как мертвы. На некоторых из нас уже виден процесс распада — ну, волосы теряют, как будто после радиационного поражения, жиреют. Самые молодые едва прошли начальные процедуры продления жизни. А наши дети будут вымирать как мухи, на десятки лет раньше нас.

Равна подумала о седеющих волосах Венды Ларсндот.

Но это не значит, что я не права!

— Послушай, Овин. В конце концов мы усилим и ускорим медицинские исследования. Но нет смысла ставить их в начало. Я тебе могу показать схемы развития, которые генерирует «Внеполосный». На пути эффективной медицины — миллионы ловушек. Какой метод лечения окажется удачным — и для кого, — мы никак не можем знать заранее. А крах медицинской программы задержит нас как трясина. У нас не менее двадцати Рабочих гибернационных камер, и я не сомневаюсь, что расходные материалы мы для них создадим. Если нужно будет, заморозим любого, кому будет грозить смерть от старости, умирать не придется никому.

Овин Верринг поднял руку.

— Я понимаю, госпожа Равна. Думаю, что все мы понимаем — в том числе Шелковинт, Гибкарь и Кошк, которые нас молча слушают. — На верхних этажах таверны послышалось смущенное шевеление. А бармен сказал с другого конца зала:

— Это чисто ваше дело, двуногие.

— Потому что вы, стаи, на самом-то деле и не умираете! — не удержалась Хейда.

Овин слегка улыбнулся, но жестом попросил Хейду помолчать.

— Но тем не менее видна привлекательность «Группы изучения катастрофы». Она отрицает, что наши родители напутали. Отрицает, что есть необходимость в жертвах. Мы, беженцы, не можем на самом деле знать, что случилось или же кто виноват в том, что мы попали Сюда. Экстремисты — и я не думаю, что кто-нибудь из нас говорил с ними, зная, кто это; о них всегда информация из третьих рук, — экстремисты говорят: мы не можем сомневаться, что наши родители играли на стороне добра. Значит, Погибель вовсе не монстр, и все приготовления и жертвы играют на руку… ну, чему-то, что на стороне зла.

Джоанна резко встряхнула головой:

— Да? Овин, это же не логика, это мусор!

— Может быть, именно потому мы никого не можем найти, кто сказал бы это от своего имени, Джо.

Равна слушала этот разговор.

Что я могу на это сказать такого, чего еще не говорила?

Но и промолчать она тоже не могла.

— Когда эти отрицатели говорят: «мы не можем знать», — они врут. Я знаю. Я была на Ретрансляторе, работала на Ври-ними. Погибель творила зло почти полгода до старта «Внеполосного». Она расползлась от вашей Верхней Лаборатории — вероятно, в течение нескольких часов после вашего бегства. Она захватила Верхний Край. Разрушила Ретранслятор. Она гналась сюда за Фамом, мной и наездниками, и кильватерная волна этой погони уничтожила Сьяндру Кей и большинство живущих в Крае людей. — Но это она им уже рассказывала и повторяла, повторяла, повторяла. — Защита от Погибели началась, лишь когда мы прибыли сюда. Да, то, что сделали Фам и Контрмера, было ужасно — в большей степени, чем мы можем измерить. Контрмера оставила нас на мели. Но она остановила Погибель и оставила нам шанс. Вот это те факты, которые отвергаются. И нельзя сказать, что они за пределами познаваемого. Я там была.

И все сидящие вокруг стола ныне выросшие Дети уважительно склонили головы.

У Равны было достаточно времени обдумывать этот страшный сюрприз, полученный в «Знаке богомола». Точнее, она просто ни о чем другом думать не могла. Все, что она говорила и делала раньше, выглядело совсем по-иному, если смотреть глазами отрицателей.

Вначале все Дети жили в Новом замке на Холме Звездолета, всего в ста метрах от академии. Младшие все еще там жили со старшими братьями и сестрами или стаями Лучших Друзей. Почти все остальные — выросшие и создающие семьи — жили на Скрытом Острове или в особняках, выстроившихся улицей к югу от Нового замка.