Совестью эпохи называли современники Владимира Галактионовича Короленко (1853–1921). Яркий, самобытный талант рассказчика, искусно владевшего живописным словом, сочетался в нем с публицистическим даром и неутомимой общественной деятельностью. В книгу вошли наиболее известные повести, рассказы и очерки писателя.
Annotation
Совестью эпохи называли современники Владимира Галактионовича Короленко (1853–1921). Яркий, самобытный талант рассказчика, искусно владевшего живописным словом, сочетался в нем с публицистическим даром и неутомимой общественной деятельностью. В книгу вошли наиболее известные повести, рассказы и очерки писателя.
Владимир Короленко
Чудн'aя Очерк из 80-х годов
Убивец
I. Бакланы
II. Лог под «чертовым пальцем»
III. «Убивец»
IV. Сибирский вольтерианец
V. «Искоренитель»
VI. Евсеич
VII. Заседатель
VIII. «Иван тридцати восьми лет»
IX. Ход
Сон Макара Святочный рассказ
I
II
III
IV
V
VI
VII
Соколинец Из рассказов о бродягах
I
II
III
IV
V
VI
VII
VIII
IX
Федор Бесприютный Из рассказов о бродягах
I
II
III
IV
V
VI
VII
VIII
IХ
X
Река играет Эскизы из дорожного альбома
I
II
III
IV
V
VI
VII
VIII
Ат-Даван [21] Из сибирской жизни
I
II
III
IV
V
VI
VII
VIII
IX
Х
Марусина заимка Очерки из жизни в далекой стороне
I. Уголок
II. «Бродяжий брак»
III. Пахарь Тимоха
IV. Белая ночь
V. Война
VI. Степан
VII. Заключение
Мороз
I
II
III
IV
V
VI
VII
Огоньки
В дурном обществе Из детских воспоминаний моего приятеля
I. Развалины
II. Проблематические натуры
III. Я и мой отец
IV. Я приобретаю новое знакомство
V. Знакомство продолжается
VI. Среди «серых камней»
VII. На сцену является пан Тыбурций
VIII. Осенью
IX. Кукла
Заключение
Лес шумит Полесская легенда
I
II
III
Слепой музыкант этюд
От автора К шестому изданию [38]
Глава первая
Глава вторая
Глава третья
Глава четвертая
Глава пятая
Глава шестая
Глава седьмая
Эпилог
Владимир Короленко
Слепой музыкант (Сборник)
Чудн'aя Очерк из 80-х годов
I
– Скоро ли станция, ямщик?
– Не скоро еще, до метели вряд ли доехать, – вишь, зак'yржавело как, сивер'a идет.
Да, видно, до метели не доехать. К вечеру становится все холоднее. Слышно, как снег под полозьями поскрипывает, зимний ветер – сивер'a – гудит в темном бору, ветви елей протягиваются к узкой лесной дороге и угрюмо качаются в опускающемся сумраке раннего вечера.
Холодно и неудобно. Кибитка узка, под бока давит, да еще некстати шашки и револьверы провожатых болтаются. Колокольчик выводит какую-то длинную, однообразную песню, в тон запевающей метели.
К счастию – вот и одинокий огонек станции на опушке гудящего бора.
Мои провожатые, два жандарма, бряцая целым арсеналом вооружения, стряхивают снег в жарко натопленной, темной, закопченной избе. Бедно и неприветно. Хозяйка укрепляет в светильне дымящую лучину.
– Нет ли чего поесть у тебя, хозяйка?
– Ничего нет-то у нас…
– А рыбы? Река тут у вас недалече.
– Была рыба, да выдра всю поз'oбала.
– Ну, картошки…
– И-и, батюшки! Померзла картошка-то у нас ноне, вся померзла.
Делать нечего; самовар, к удивлению, нашелся. Погрелись чаем, хлеба и луковиц принесла хозяйка в лукошке. А вьюга на дворе разыгрывалась, мелким снегом в окна сыпало, и по временам даже свет лучины вздрагивал и колебался.
– Нельзя вам ехать-то будет – ночуйте! – говорит старуха.
– Что ж, ночуем. Вам ведь, господин, торопиться-то некуда тоже. Видите – тут сторона-то какая!.. Ну, а там еще хуже – верьте слову, – говорит один из провожатых.
В избе все смолкло. Даже хозяйка сложила свою прясницу с пряжей и улеглась, перестав светить лучину. Водворился мрак и молчание, нарушаемое только порывистыми ударами налетавшего ветра.