Во всех этих заявлениях с обеих сторон было великое множество недоразумений: чувствовалось, что непосредственное личное объяснение между Деникиным и Вертело могло бы устранить значительную их часть. Но свидание роковым образом не могло состояться: Вертело побуждал Деникина приехать в Констанцу для переговоров еще в декабре 1918 года, но на беду, вскоре после этого предложения началось опасное для Добровольческой армии время неудач на Дону, вследствие разложения и измены некоторых донских частей. Деникин не мог уехать в столь критическую для его армии минуту. Потом, когда Деникин предлагал выехать, свидание не могло состояться по причинам, зависящим от Вертело. А между тем не назначение свидания истолковывалось французами как доказательство упорного нежелания сделать какие-либо шаги навстречу французскому командованию. В особенности д’Ансельм не хотел слышать никаких резонов, он доказывал мне и барону Меллер-Закомельскому, что генерал Деникин во всякое время мог выехать, поручив вместо себя командование одному из талантливых своих помощников.

Положение осложнялось личными особенностями характера Деникина; человек необычайно прямолинейный и честный, он не только был чужд какой бы то ни было дипломатии, он не чувствовал в ней надобности. «Я солдат, высказываю прямо то, что думаю, к чему эти дипломатические ухищрения», — говаривал он. От одного видного дипломата я слышал, что этой своей чертой верховный главнокомандующий причинял дипломатии немало затруднений. Французам и англичанам он высказывал, нисколько не стесняясь, «простым языком», вес, что он думал... Англичанам он однажды в упор поставил вопрос, в каком качестве они пришли на Кавказ — в качестве ли друзей или врагов! Прибывши в январе 1919 года в Екатеринодар, я был поражен распубликованной в газетах телеграммой Деникина генералу Вертело, от которого он требовал, чтобы тот заступился за взятых в плен армией Петлюры добровольцев. Телеграмма заканчивалась словами: «напоминаю вам о вашем долге, генерал». Такой тон считается резким в обращении начальника к подчиненному, и надо удивляться, что Вертело им не был оскорблен. «Oh, Berthclot еst bon enfant» (О, Вертело добродушен!), заметил мне по этому поводу Энно.

Все старания Совета Государственного Объединения были направлены к тому, чтобы так или иначе уладить эти невозможные отношения, но попытки наши в этом направлении были совершенно безуспешны. Помимо указанных причин, этому препятствовал ряд местных русских влияний в Одессе и в Екатеринодаре. В Одессе подливали масло в огонь русские федералисты, а в Екатеринодаре обостряла отношения местная бюрократия, которая под громким именем «верховных прав добровольческой армии» ревниво отстаивала собственные прерогативы и с этой точки зрения по поводу каждого проекта децентрализации управления кричала «о расчленении России» и чуть ли не об измене. Эти «ревнители прерогатив центральной власти», сплошным кольцом окружавшие генерала Деникина, составляли как бы маленький дворик, коего главная забота заключалась в том, чтобы не подпускать к главнокомандующему никаких посторонних влияний. Они систематически «начиняли» генерала против всех тех, кто казался им опасными соперниками. Все это были кадеты средней величины, люди с весьма ограниченным политическим кругозором, начиненные узкими и партийно-кадетскими формулами и не имевшие ни малейшего понятия об управлении. В качестве «кадетов» они стояли за формулы демократические, упорно проводя «четырехвостку» для земских и городских выборов; а в качестве кадет «поправевших», они проводили в жизнь свою программу через диктатуру генерала Деникина. «Как ни странным это может показаться, — говорил мне и С.Н. Маслову генерал А.М. Драгомиров, — у нас собственно демократическая диктатура».

В политике эта «демократическая диктатура» оказалась созданием весьма неуклюжим и неповоротливым. По отношению к Одессе и французам, во всяком случае, она выказала только отрицательные стороны. Мне пришлось в этом убедиться с первого же знакомства с генералом Деникиным.

В январе 1919 года я был командирован вместе с С.Н. Масловым в Екатеринодар с весьма определенным поручением от Совета Государственного Объединения. Мы должны были выяснить генералу Деникину всю ненормальность отношений, сложившихся в Одессе между французами и добровольческими властями. Нам было вменено в обязанность предупредить его, что дальнейшее развитие таких отношений должно неминуемо привести к уходу французов из Одессы, либо к захвату ими полноты власти на правах оккупации. Доклад наш заканчивался практическим выводом. Если генерал Деникин хочет продолжать прежнюю линию политики, то он должен пойти и на оккупацию, как па неизбежное ее последствие. Наоборот, если он хочет сохранить власть в Одессе за собою, он должен вступить на путь децентрализации. Отвергая всякую мысль о каком-либо федеративном устройстве управления, Совет Государственного Объединения настаивал единственно на назначении в Одессу генерал-губернатора с широкими полномочиями, с правом решения на месте ряда важных денежных вопросов. Мы должны были при этом указать и указали на безусловную невозможность разрешать в Екатеринодаре все сколько-нибудь серьезные вопросы, касающиеся Одесского района.

Генерал Деникин, принявший нас в присутствии главнейших своих помощников, генералов — Драгомирова, Лукомского и Романовского, отнесся к нам чрезвычайно сурово. Его ответы нам производили впечатление форменного разноса. С первых же слов стало очевидно, что он нас не только не понимает, но даже и не слушает. Мы настаивали на усилении полномочий представителя Добровольческой армии в Одессе, а он обвинял нас чуть ли не в стремлении к расчленению России... Мы старательно отмежевывались от федералистов, а он приписывал нам определенно федералистические замыслы. Мы предостерегали его против возможности французской оккупации, а он сказал нам не то в полушуточной форме, не то всерьез, что, если мы будем содействовать французской оккупации, он признает нас изменниками и поступит с нами соответственно.

Мы долго недоумевали, что, собственно, сей тон означает, но вдруг Деникин назвал нам имя, которое все нам разъяснило. «Я знал о ваших намерениях еще до вашего приезда из сообщения по прямому проводу инженера Демченко». Тут только мы поняли, что мы были жертвой двойной махинации. Нашему отъезду в Екатеринодар предшествовали долгие дебаты в Совете Государственного Объединения, во время которых между прочим обсуждался и был отвергнут всеми голосами против одного федералистический проект управления Одессой, составленный присяжным поверенным Маргулиссом. Не будучи никем уполномочен и не предупредивши нас, Маргулиес с его единомышленником Демченко составили депешу в Екатеринодар, в которой изложили весь свой федералистический проект, как требование Совета Государственного Объединения; «для подробного разъяснения этого постановления», значилось в депеше, «выезжают князь Е.Н. Трубецкой и С.Н. Маслов». Понятно, что эта депеша вызвала в Екатеринодаре целую бурю негодования, а «дворик» воспользовался случаем, чтобы подорвать к нам доверие и начинить генерала Деникина против Совета Государственного Объединения.

«Мы знали, что против вас готовится буря, и хотели вас предупредить; отчего же вы к нам не зашли раньше», — спрашивали меня потом члены «дворика». А для меня было ясно, что буря была для них приятным и занимательным зрелищем.

Во время первой аудиенции мы так и не были поняты; для этого потребовалась другая. В промежутке между обеими генерал А.М. Драгомиров, человек весьма неглупый, объяснил Деникину, что он понапрасну нас обидел, смешав нас с нашими противниками-федералистами. Деникин был очень сконфужен и при втором приеме, видимо, старался загладить впечатление первой встречи, но он не находил слов и старался выказать доброе к нам расположение улыбками и интонациями голоса: «да нет же, ну как же, неужели вы меня так поняли, да нет, это у меня манера такая солдатская!»

В общем для нас стало сразу очевидным, что как правитель — временный носитель верховной власти, Деникин — не на высоте положения. Перед нами был, несомненно, чудный человек и, по всей вероятности, прекрасный полководец, но с политическим кругозором среднего дивизионного генерала. Так его расценивали и в Екатеринодаре.

Сложные политические задачи, а в частности одесский и французский гордиевы узлы, оказались Деникину не по плечу. В конце концов он обещал нам назначить в Одессу генерала с широкими полномочиями и назначил генерала А.С. Санникова, который и выехал из Екатеринодара вместе с нами. Но по приезде в Одессу оказалось, что вновь назначенный генерал располагает не большими полномочиями, чем его предшественник. Вместо того, чтобы решать самостоятельно дела на месте, он по каждому сколько-нибудь серьезному вопросу сносился с Екатеринодаром и ждал оттуда указаний. К тому же назначение Санникова без соглашения и сговора с Вертело было само по себе большой бестактностью. Оказалось, что как раз между Вертело и Савинковым были еще во время войны какие-то неприятные столкновения и нелады на румынском фронте. Неудивительно, что тотчас после назначения Санникова Вертело довел до сведения Деникина решительное требование, чтобы представитель Добровольческой армии в Одессе был назначен по соглашению между французским и русским командованием.