Ее комната темна – шторы задернуты, ставни задвинуты: ей часто приходится возвращаться на рассвете. Да и опасно в нынешнее время оставлять окна без защиты.

Кровать достаточно широка, чтобы хватило места для двоих.

Разозлится, проснувшись? Или нет?

Все-таки обняла, обвила шею руками, прижалась щекой к груди и трется по-кошачьи, мурлычет сонно, мягко. Заснуть не получится, да и не хочется спать. Сержант не знал, как долго продлится это довольно-таки непривычное для него мирное время.

До момента пробуждения? Дольше?

Насколько? Пока она не заговорит о том, что случилось в замке. Или не вспомнит о записке, которую ей наверняка дали прочесть. О тетке – ее Меррон и вправду любила, по собственному выбору и желанию, а не странному физиологическому выверту. О собственной смерти.

О том, чем он занимался…

И вряд ли обрадуется, узнав правду. Скорее всего, сочтет безумцем и опасным. Возможно, будет права. Но главное, что времени у них немного, так стоит ли тратить его попусту?

И все-таки задремал. Проснулся, когда ее дыхание изменилось.

– Дар? Все-таки по-настоящему ты… хорошо. – Она отвернулась и зевнула. – Я испугалась, что… такие сны странные снились. Ты знаешь, что ты ненормально горячий? Ты не простыл?

Нет. При всем желании простуда ему не грозит.

– Точно?

А вот у нее руки холодные и сухие. Ссадины. И кожа покраснела, шелушится от частого мытья. Мыло-то в госпитале дешевое самое, разъедает.

Но все-таки неловко, когда она настолько близко и еще потягивается, точно дразнит.

– Ты еще более странный, чем раньше.

Она уходит. Недалеко – Сержант ориентируется по шагам. Ванная комната. И лестница. Лаборатория, устроенная на месте гостиной.

– Быстрее сойдет. – Меррон сидела на низкой скамеечке и втирала мазь в синяк. – Ничего страшного. Кость цела… вообще, по уму, вчера надо было обработать, но как-то вот… вылетело из головы.

Ей неудобно оттого, что он рядом и наблюдает. И следовало бы отступить, оставить ее в ее же замкнутом мире, где Сержанту место не предусмотрено, но это выше его сил.

– Я рада, что ты появился. – А в глаза смотреть избегает, что к лучшему. – На самом деле рада. Нет, ты не обязан тут со мной оставаться, и в принципе… ничего не обязан. Но если вдруг захочешь, то места достаточно. И вообще ты в своем праве, мы ведь все еще…

…женаты. Только Меррон не уверена, сколько в этом правды.

– Тогда, конечно, все получилось глупо донельзя. И я не настаиваю… как решишь, так будет…

Опять растерялась. Почему у женщин все настолько сложно? Сержант отставил банку с мазью и подал полотенце.

– Только… – Меррон не стала отказываться от помощи. – Я не хочу быть кому-то заменой. Понимаешь?

Нет, но на досуге разберется.

– Дар, а у тебя документы есть?

Были. Те самые, взятые у мертвеца. И Меррон, изучив их, – спрашивать о происхождении и имени воздержалась, что было благоразумно: Сержант не знал, сможет ли ей солгать, – вздохнула.

– Старые. Придется идти к Терлаку на поклон. – Сказано это было тоном, который не оставлял сомнений, что быть обязанной этому человеку ей никак не хочется. – Сейчас без бумаг опасно… некоторых из госпиталя прямо забирают. Куда увозят, не спрашивай. Я не спрашиваю, потому что не хочу знать. Пока точно не выяснишь, можно себе придумать всякого. А если уже потом, то… в общем, я трусиха.

Сержант покачал головой.

Он мог бы сказать, что увозят этих людей недалеко – за городскую стену, к остаткам старого полузасыпанного рва. И это тоже разумно: там, где свои живут впроголодь, чужим и вовсе места нет.

– Трусиха. Сижу, боюсь лишний раз из дома выйти, чтобы не было, как тогда… и ерунда. Забудь.

А ладонь к ребрам прижала, словно скрыть хотела что-то.

– Без бумаг не выйдет. За мной ведь присматривают. Терлак, он… страшный. Как Малкольм, хотя ты вряд ли с Малкольмом знаком…

Как сказать, знакомство было недолгим, но довольно плодотворным.

– Хотя нет, Малкольм был напыщенным идиотом. – Отвернувшись, Меррон принялась двигать склянки. Она снимала одну за другой, выставляя на стол, протирала полку тряпкой и возвращала склянки на место, выравнивая по ранжиру. – Он много говорил, красиво, но… Терлак другой. Он и слушать умеет. Второй сын мясника. Был. А теперь – глава Комитета общественного спасения. Все уговаривает присоединиться. Я отказываюсь. Он не отступает.