– Суд – это даже хорошо. Он будет открытым. Пустят всех… по билетам.

Почему-то Урфин отводит взгляд. Небось живо воспоминание совсем о другом судебном процессе. Он каждый вечер пишет письма. Когда-нибудь, возможно, они дойдут до адресата, но важно не это, а робкая ниточка связи. И надежда на возвращение.

Я тоже хотела. Взяла бумагу, перо и… поняла, что не представляю, что сказать.

– Мы подберемся ближе. Возможно…

А если Кайя не отзывается, потому что не хочет меня видеть?

Но как бы там ни было, я использую этот шанс.

Встаем затемно, переодеваемся. Я не спрашиваю, откуда взялся этот наряд. Шерстяные чулки. Уродливое платье из серой ткани. Чепец, под который волосы убираю тщательно, закалываю булавками. Урфин натирает мне лицо какой-то мутной жижей, от которой кожа идет пятнами.

– Извини, но женщине лучше не быть привлекательной. – Остатки снадобья он льет на руки.

Заматывает шею алой тряпкой.

Магнус в драном пиджаке поверх камзола смешон и уродлив. Он сбрил бороду, а на голову нацепил парик с длинными брылами. У него получается раствориться в толпе, которая тянется к замку. Я же не узнаю город. В нем и вправду нечем дышать. Канализация забита, и сточные воды разливаются по улицам лужами грязи. Смрад стоит невыносимый. И по примеру многих я поднимаю тряпку-шарф, закрывая лицо.

Но все равно дышу ртом.

На мосту я едва не потерялась. Люди теснят друг друга, спеша пробиться к воротам: кто-то пустил слух, что билетов продано больше, чем есть мест, и всех не пустят. И в какой-то миг толпа в едином порыве подается вперед. Кто-то падает. Кто-то кричит, тонко, сдавленно, но крик смолкает быстро.

– Я здесь. – Урфин держится рядом. И не только он. Меня окружают люди из охраны, еще мгновение тому неотличимые от толпы. – Держись.

Держусь. Иду. Позволяю себя нести. Сквозь ворота. По парадной лестнице, мраморные плиты которой успели разбить. Зачем? Не понимаю.

Внутри тоже многое переменилось. Исчезли картины. И гобелены. Статуи. Шпалеры. Обои. Зеркала. Лепнина и та обвалилась кусками. И я трогаю стену, пытаясь утешить замок, – эти раны заживут. Мне больно за мой разрушенный дом. И за треснувший витраж… за стекла, которые выбили из рам. Сорванные шторы… а вот это черное пятно, словно от ожога. Я не боюсь выделиться: многие смотрят, трогают, отковыривают куски на память. Главное – слезы сдержать.

…Кайя, как ты мог такое позволить?

Наше место – на балконе, и не только наше. Здесь десятка два вмещается, люди толкают друг друга, кричат, огрызаются. Ссоры вспыхивают по пустяку.

Это тоже эхо?

Или они изначально такие? Смеются. Визжат. Плюют. Сморкаются, вытирая сопли о балюстраду.

А зал Совета, измененный согласно новой моде – его нарядили в алых тонах Республики, – наполняется зрителями. Скамейки стоят тесно, и узкий проход между ними становится лишь уже, когда появляется стража. Много железа. Оружие.

Кайя.

Его опутали цепями. Ошейник одели. И к скобам прикрепили пару железных штырей. Их держали особо доверенные лица, выбранные, видимо, за физическую силу. Они и вправду – редкое явление – были выше и массивней Кайя. И к поручению отнеслись ответственно.

Я закрыла глаза.

Не могу смотреть на это. Почему он позволяет? Цепи. Ошейник. Люди. Это же все – не преграда. Так почему же он позволяет?!

Урфин сдавил мою ладонь.

– Все хорошо, – шепотом сказала я, не зная, кого из нас успокаиваю. Нужно взять себя в руки. Я ведь училась притворяться. Соседи по балкону кричат и размахивают алым полотнищем. Надо хлопать. Надо славить Республику…

…Кайя, сволочь ты рыжая, чтоб тебя черти побрали, отзовись же! Или хотя бы дай знак, что слышишь. Обернись.

Обернулся. Скользнул по балконам рассеянным взглядом… и ничего.

Нельзя плакать. Слезы привлекут внимание.

Нельзя не быть счастливой.

Нельзя не разделять народного гнева, который вот-вот обрушится на голову виновных…

…время тянется.

…выступление обвинителя.

– Мастер Визгард, внук мэтра Эртена, – подсказывает Магнус, и взгляд его неотрывно следует за человеком в черной мантии. Не ворон, скорее уж вороной масти мартышка, которая скачет по помосту, кривляясь и рассыпая бисер слов.

Кажется, мастеру Визгарду осталось недолго жить.

И я согласна.

Мэтр Эртен подарил мне ожерелье. И медальон, который должен был бы хранить Кайя. Не сохранил. Сейчас не могу отделаться от мысли, что я сама виновата.

Не ждала.

Не верила.

Забыла.

…свидетели. Свидетель.

Женщина в черном платье. Я не узнаю ее, хотя голос кажется смутно знакомым.

– Лоу, – снова приходит на помощь Магнус.

Лоу? Невозможно. Она… она не похожа на себя. Мы сидим далеко, но все равно я вижу, насколько эта женщина отличается от той преисполненной презрения к окружающему миру красавицы, которую я знала. Она и говорит иначе, глядя не на обвинителя, но на пухлого человека, что держится словно бы в стороне от происходящего. Однако не забывает одобрительно кивать.