— Тогда расскажи все по порядку, — отвечал Дилон. — Не сдерживай и не пытайся специально корректировать свои мысли. Поведай мне все, что ты об этом знаешь.

И Дэвид рассказал о том, как в тот зимний вечер в их дом в Коннектикуте пришли важные лица — гости его отца: швейцарский посол Эрик Мюллер с женой и сыном — пижоном Криспином, двумя годами старше Дэвида, которого Дэвид должен был занимать.

Криспин, широкоплечий, атлетического сложения паренек, хороший лыжник, любил похвастаться своими спортивными успехами. В тот день он проявлял неуемную энергию и всячески старался продемонстрировать подружке Дэвида Эбби Люэс свое превосходство над ним.

И даже теперь Дэвиду тяжело было вспоминать о том, что произошло потом.

Криспин тогда подбил его влезть на остроконечную крышу соседнего трехэтажного дома, и он, Дэвид, согласился на это из глупой бравады.

И как он мог не согласиться, если на него смотрела Эбби? Дэвид помнил, как скользили его ноги, когда он шел за Криспином по крыше след в след, всеми силами пытаясь сделать вид, будто ему не страшно.

И тут Эбби не удержала равновесие и начала падать. Пытаясь ее поддержать, Дэвид отчаянно взмахнул руками и сбил с ног Криспина. Они сорвались с крыши все втроем…

— И что потом? — спросил Дилон, когда Дэвид умолк.

Рассказчик чувствовал себя подавленным. Он терпеть не мог рассказывать об этом, всегда заново переживая чувство вины за случившееся. Он как будто снова услышал крик отца: «Как ты мог совершить такой идиотский поступок?! Мало ли что Криспин мог еще придумать! Ты что, так и должен все за ним повторять? Ты понимаешь, что вы только чудом не погибли?! Почему ты не подумал своей головой, Дэвид? Почему? Тебя же никто до сих пор не считал дураком!»

Мать Дэвида с трудом успокоила мужа и оттащила его от больничной кровати, на которой лежал сын. Но Дэвид навсегда запомнил слова отца…

— А потом я очнулся в больнице, — сказал он вслух. — Все тело страшно болело. А доктора сказали мне, что они вернули меня в наш мир.

— А где ты побывал перед этим? — спросил Дилон.

— Точно не помню, — тихо ответил Дэвид, напряженно вспоминая то видение. — Помню только, что я попал к какой-то туннель и увидел яркий, ясный свет. Нечто подобное вспоминали и другие, кто это пережил. Я читал все книги Элизабет Кюблер-Рос на эту тему. И я понял так — мой опыт отнюдь не уникален.

— Нет, это — меньше того, что рассказывает большинство людей, видевших свет, — спокойно сказал Дилон. — В твоем опыте, судя по всему, должно быть что-то еще. Но ты пытаешься это вытеснить. Бьюсь об заклад, ты видел в своем «туннеле» нечто, так или иначе имеющее отношение к твоим именам. Ты ведь записывал их в свой журнал, словно одержимый, год за годом, почти четверть века. А такие вещи не случаются ни с того ни с сего. Особенно с людьми здравомыслящими и практичными, вроде тебя.

— Но сейчас я уже не тот здравомыслящий человек. Иногда мне даже кажется, что я схожу сума. Имена преследуют меня, и я не знаю, как это остановить.

— Ты должен добраться до их источника. Если у тебя такое вытеснение, тебе следует обратиться к гипнотизеру.

Дэвид вздрогнул, словно его друг рекомендовал ему электрошоковую терапию.

— Не пугайся, — заметил Дилон. — Речь идет не о фокусах. Алекс Дорсет работает с жертвами преступлений и в полиции. Он гипнотерапевт с хорошей репутацией и мой приятель. — Дилон вырвал лист из блокнота и сделал на нем запись. — К нему и направишься. Нет более подходящего человека, чтобы вручить ему твою судьбу.

Дэвид с опаской смотрел на листок бумаги, не беря его в руки.

— Я чувствую себя неуютно с такими людьми, — сказал он.

— А со своими «именами» ты чувствуешь себя уютно? Мне показалось, ты ищешь выход.

Дэвид промолчал. Только прошлым вечером он записал в журнал еще одно имя и старался не думать об этом.

Дилон вложил в его руку листок со словами:

— Вот и позвони Алексу. Надо начинать.

— Я расскажу тебе о результатах, — ответил Дэвид, уложив свернутый лист бумаги в бумажник.

— Кстати, — заговорил Дилон, когда Дэвид был уже у дверей, — ты не рассказал, что сталось потом с твоими друзьями.

— С Эбби все обошлось хорошо. Она только сломала руку. А вот Криспин… — Он помолчал немного, потом заставил себя продолжить: — Криспин впал в глубокую кому, и неизвестно, очнется ли он. Отец справлялся о его судьбе через год после их возвращения в Швейцарию. Он тогда не приходил в сознание… А ведь у меня осталась одна его вещь. Хотя я никогда не понимал, зачем ему понадобился камень с какой-то древнееврейской надписью.