Яснева тонко улыбнулась. Полковник, поняв, что она оценила шутку, также удовлетворенно улыбнулся.

— Все это — недоразумение! Заичневский не виноват. Рада, что встретила в вас человека образованного и либерального. Весьма приятное исключение… Разрешите взять Петра Григорьевича на поруки под денежный залог. — Мария Яснева протянула заранее подготовленное заявление. — Тюремное заключение он переносит тяжело.

— Увольте… Увольте… Содержание в тюремном замке как меру пресечения изменить не могу… Да-с, не могу!

— А свидание?

— Разрешу на двадцать минут.

— Мало, очень мало… Но что делать?

Дама, поблагодарив, ушла. Полковник долго стоял у раскрытого окна. Торопливо вернулся к столу и каллиграфическим почерком стал писать:

«Скопление в Орле значительного числа лиц неблагонадежных, как известно из достоверного источника, получило начало от пребывания здесь бывших политических ссыльных Заичневского, Белоконского, Арцыбушева.

Орел считается агитаторами как наиболее населенный против Тулы и Курска, лучшим для жизни и заработков, особенно удобным для сношений со столицами. Прилив этих и других лиц, высланных по подозрению в политической неблагонадежности из столиц и городов, находящихся в усиленной охране, начался с 1885 г., когда возвратился в Орел Заичневский, а затем прибыл Арцыбушев…»

В тюремном замке, в комнате для свиданий, Яснева была не впервые, каждый раз при этом испытывая чувство скованности и неловкости. Почерневший дубовый стол. Скамьи, спинки которых отполированы за долгие годы посетителями. Икона, подсвеченная лампадой. Звонкая тишина. Окно под потолком, затянутое частой сеткой.

В коридоре послышались шаги. Тощий надзиратель открыл дверь и пропустил Заичневского. За эти две недели, что они не виделись, Петр Григорьевич сильно изменился. Ссутулился. Посуровел. Резко означились морщины на высоком лбу. Светло-голубые глаза его обрадованно сверкнули, когда Мария поднялась навстречу.

— Славно, что вам удалось пробиться! — Он крепко пожал ей руку, выразительно посматривая на дежурного надзирателя.

Мария Яснева сунула надзирателю кредитку. Тот осклабился и, засовывая деньги в карман, ушел, прикрыв дверь.

— Допрашивали? В чем обвиняют? — быстро спросила Мария, опасаясь, чтобы не помешали разговору.

— Разумеется… Следователь прислан из Петербурга. Благожелательный. Обходительный. Вкрадчивый. Мягко стелет, да жестко спать! Основной интерес к юнкерскому училищу. С кем виделся, о чем разговаривал… Ссылаются на глупейший адрес, которым приветствовали меня в номерах на Никольской.

— У юнкеров прошли обыски… Взяли бумаги…

— Так… Следователь размахивает ими, хотя ничего конкретного не выдвигает. У меня на квартире при аресте нашли письма юнкера Романова, велеречивые, напичканные глупостями. Прав Писарев: «Родительская палка лучше родительской ласки»! Аделаида эти письма не уничтожила, хотя я требовал, а сложила на дно сундука! Святая наивность! — Заичневский недоуменно пожал плечами. — Непозволительная глупость!

Яснева загрустила. Она знала об этих письмах. Их показывал Леонид, когда приходил в кондитерскую на Серпуховскую, там неподалеку она снимала комнату. Юнкер положил на столик письма сестры из Орла. Прочитав их, она ужаснулась. Так откровенно говорить о политических вопросах! Советовала прекратить переписку, доказывая ее неразумность. Собиралась объясниться с Аделаидой, но не успела…

— Конечно, следили давно, но последняя капля — перлюстрированные письма. В России все под запретом — мысли, знакомства, письма. — Заичневский поднялся, расправил широкие плечи. — Главное — сохранить силы, выработать единую линию поведения на следствии. Никакой тайной организации. Поездки в Москву вызваны литературными интересами. Встречи в номерах — желанием студентов потолковать о беллетристах-народниках…

Мария понимающе кивала.

— Труднее всего объяснить шифрованные письма из Курска. К сожалению, их не успели уничтожить.

— Случайно нашли… Заслали не по адресу…

— Разумеется, выкручусь! Если дело доведут до суда, тогда придется говорить! Статьи по политическим процессам, переданные вам, необходимо использовать для нелегальной печати, материал богатейший! — Заичневский помолчал и грустно заметил: — «Эй, собирайтесь на смену, старый звонарь отзвонил!» Нужно думать об организации. Теперь все на ваших руках. Арцыбушева допрашивали в качестве свидетеля. Дело привычное: сегодня свидетель — завтра подследственный! При вашей конспиративности вы должны удержаться. А посему укройте все, сберегите людей, предупредите юнкеров, чтобы пообчистились, научите, как вести при аресте.

Яснева протянула Заичневскому клетчатый плед. Поежилась от тюремной сырости. С грустью вглядывалась в дорогое лицо. Неужели опять ссылка?! Как сдал за эти недели, но держится великолепно, словно плененный лев.

— Как говорят, в драке волос не считают, но лучше было бы их считать! К арестам следует относиться спокойно. Обидно — арест на таком развороте работы… Главное — сохранить организацию. Дело всей моей жизни! Явки, связи, типографию, архив оставляю на вас! — Заичневский протянул руку. — Требую и надеюсь!