— Далее, Стиви, — продолжал Поттер, — вы подойдете к двери, но ни при каких обстоятельствах не входите внутрь.

— А вдруг он заявит, что не отпустит девочку, если я не войду?

— Тогда оставьте девочку у него. Отдайте еду и возвращайтесь. Ноя думаю, что отпустит. Постарайтесь только максимально приблизиться к двери и заглянуть внутрь. Меня интересует, какое у них оружие, есть ли радио, нет ли следов крови и заложников или преступников, о которых мы пока не знаем.

— Как бы они оказались внутри? — удивился Бадд.

— Могли поджидать на бойне, когда к ним присоединится Хэнди с остальными.

— Конечно, — смешался капитан. — Я не подумал об этом.

— Не вступайте с Хэнди в разговор, — продолжал Поттер. — Не спорьте с ним, ничего не обсуждайте, только прямо отвечайте на его вопросы.

— Думаете, он будет меня о чем-то спрашивать?

Переговорщик посмотрел на Анжи.

— Возможно, — подтвердила она. — Не исключено, что ему захочется немного подразнить или испытать вас. Не попадите в ловушку.

Оутс неуверенно кивнул.

— Мы будем прослушивать ваш разговор, — продолжил Поттер. — И я смогу подсказывать вам ответы в наушники.

— Мне предстоят самые длинные сто ярдов в моей жизни, — слабо улыбнулся полицейский.

— Не волнуйтесь, — сказал Поттер. — Сейчас главное для Хэнди — еда, а не желание кого-нибудь убить.

Его слова приободрили Оутса, однако самого Поттера угнетала мысль о том, что несколько лет назад он сказал полицейскому то же самое, а через несколько минут тот получил пули в колено и запястье: преступнику не подошли бинты и болеутоляющие, принесенные парламентером.

В пакет с бургерами переговорщик положил ингалятор с лекарством от астмы.

— Про это ничего не говорите. Пусть найдет сам и решит, давать ли его Беверли.

Бадд протянул несколько блокнотов и фломастеров, которые дал ему Дерек.

— А это можно?

Поттер размышлял. Бумага и ручки дадут заложникам возможность общаться с преступниками, и появится шанс, что их отношения улучшатся по стокгольмскому образцу. Но порой малейшее отклонение от договоренности выводит преступников из себя. Ингалятор — это уже отклонение. Как отреагирует Хэнди на еще одно? Он высказал свое мнение Анжи.

— Не исключено, что Хэнди — психопат, — ответила она, подумав. — Но ведь нервных срывов и эмоциональных вспышек у него еще не случалось?

— Нет, он вел себя довольно хладнокровно.

Если честно, то пугающе спокойно.

— Можно положить, — заключила агент Скапелло.

— Дин, Чарли, — попросил Поттер, — подойдите на минутку. — Кто у вас лучший стрелок из винтовки?

— Сэмми Баллок и — как ты считаешь: наверное, Крис? — Крис Феллинг. Пожалуй, Кристина даже лучше. Как, Дин?

— Если бы я был белкой, сидел в четырех сотнях ярдов и видел, что она прицеливается, то даже не попытался бы сбежать.

— Пусть зарядит оружие, дошлет патрон в патронник и возьмет с собой наблюдателя с биноклем, чтобы следил за дверью и окнами. Если покажется, что Хэнди или кто-то из его сообщников собирается стрелять, она вправе сделать выстрел. Но только в дверной косяк или оконную раму.

— Вы сказали, что предупредительных выстрелов не будет, — удивился Бадд.

— Таково правило, — заметил переговорщик. — И оно справедливо до тех пор, пока не встретится исключение.

— Ах вот как…

— Займитесь этим, Дин.

— Слушаюсь, сэр. — Шериф, пригибаясь, побежал выполнять приказ.

— Готовы? — Поттер посмотрел на Оутса.

— Могу я пожелать вам удачи? — спросила Фрэнсис молодого полицейского.

— Она мне очень пригодится, — серьезно ответил тот.

Бадд похлопал его по плечу, затянутому в кевлар.

Мелани Черрол знала много библейских школьных историй.

Жизнь Глухих тесно связана с религией, и многие поддерживают эту традицию. Бедные Агнцы Божьи… потрепать их по головкам и убедить настолько овладеть языком, чтобы одолеть катехизис, приобщиться к причастию и ходить на исповедь (все это, разумеется, между собой, чтобы не ставить в неловкое положение сообщество слышащих). Аббат де л’Эпе, человек выдающийся и добросердечный, создал французский язык глухих главным образом для того, чтобы отданные на его попечение души получили возможность попасть на небеса. А монахи и монахини, принимающие обет молчания, считают «недуг» несчастных глухих епитимьей (наверное, полагают, будто так слышнее Божий глас, хотя Мелани могла бы заверить их, что в этом они не правы).