Девушка грубо отмахивалась от противных насекомых, и наконец, не выдержала, встала и принялась ходить из стороны в сторону. Ее взгляд скользил по темным деревьям. Листья были небольшие и начинали расти высоко от земли, но ночью все равно отбрасывали зловещие тени. И самое жуткое было в том, что они образовывали фигуры. Одна была странная: от овального тела тянулись тонкие, извивающиеся «лапки», напоминающие змей. А вот другая напоминала человека. Вот и голова, руки… как будто настоящий. Олиф остановилась, пригляделась. Сделала шаг вперед.

Нет. Всего лишь пень. Девушка тяжело вздохнула и принялась снова расхаживать туда-сюда.

Когда она вернулась к костру, Лекс уже спал.

Олиф многое бы отдала, чтобы иметь хоть каплю его хладнокровности. Она не смогла бы уснуть, зная, что ее знакомый ушел и не вернулся.

Девушка придвинула тряпки поближе к костру, легла и закрыла глаза. Завтра им придется отсюда уйти. Они будут снова искать воду, спать на ледяном песке и слушать похоронную музыку пустыни. И Олиф была готова. Лучше уж там, чем здесь. Теперь она понимала Лекса. В пустыне безопаснее. Неизвестно, кто еще может наткнуться на оазис. И неизвестно, что он может сделать ради того, чтобы остаться тут.

Моя голова лежала у мамы на коленях. Впервые за долгое время я чувствовала себя спокойно и безмятежно. Это было мое лучшее воспоминание. Тогда мне было всего четыре, но я помню этот день так, словно все это случилось только вчера.

Мама ласково гладила меня по голове, напевая какую-то мелодию. А я лежала и молчала, боясь даже пошевелиться. Ведь этот сон отличался от моего воспоминания.

Здесь я уже взрослая. Я знаю, что мая мама умерла.

И от этого было так больно в груди. Меня как будто разрывало на части. Я уже смирилась с тем, что больше никогда не увижу ее, и вот снова слышу этот голос. И мне страшно.

По щеке скатилась слеза.

Мама прекратила петь. Она осторожно повернула мое лицо к себе и провела подушечкой пальца по мокрой дорожке.

— Почему ты плачешь?

Ее голос был таким настоящим, таким… живым. Я не могла в это поверить. Мне так хотелось остановить это мгновение, задержать воспоминание. В горле встал комок.

— Мама… — хрипло прошептала я, — ты настоящая?

Она слабо улыбнулась и покачала головой.

— Чего ты боишься? — прозвучал над ухом ласковый голос.

И тут я поняла, что это не воспоминание. Моя память лишь фон. Мама пришла помочь мне. Она тоже чувствует, что я медленно умираю, схожу с ума… Меня убивает пустыня. Я уткнулась носом ей в живот и всхлипнула.

— Помоги мне, прошу тебя… я умирю, мам…

— Ты боишься смерти? — спокойно спросила она.

Да, вот такая у меня мама. В меру рассудительная, она никогда не позволяла эмоциям взять вверх. Ей всегда нужно было докопаться до корня проблемы. Я и не осознавала, насколько же мне ее не хватало…

— Нет…

— Тогда чего ты боишься?

Не знаю. Мне было страшно. Но я не могла понять от чего.

— Загляни внутрь себя, — тихо сказала мама, ласково поглаживая меня по голове. — Истина в тебе, пока еще глубоко-глубоко.

— Я боюсь себя…

— Плебейка, вставай.

Олиф тут же открыла глаза. Наверное, теперь ей уже никогда не удастся крепко уснуть. Она повернула голову и рассеяно принялась наблюдать за Лексом. Мужчина собирал вещи, осматривал оставшуюся от разбойников одежду — что-то клал в сумку, что-то брезгливо выкидывал. Мужчина выудил несколько фляг, потряс их вниз горловиной, убедился, что они пустые, и, ни слова не сказав, скрылся среди деревьев.

Олиф снова повернулась к потухшему костру. Ночью ей приснилась мама. Сам сон девушка помнила смутно, но вот ее голос, те ощущения, что она испытывала… и еще мамины слова о том, что разгадка глубоко внутри. В душе у девушки образовалась какая-то пустота, словно она потеряла что-то важное, ценное, родное. То же самое она чувствовала спустя несколько месяцев после похорон.

Олиф считала, что давно смирилась со смертью мамы. Оказывается, нет.

С потерей любимого человека невозможно смириться, сколько бы времени не прошло.

— Ты еще лежишь?! — возмутился вернувшийся Лекс.

— Мы все равно никуда не спешим, — проворчала Олиф.

Она села, потерла глаза, по привычке прикоснулась к ступням, но ноги не онемели.

Девушка схватила первую попавшуюся рубашку и пошла к воде. Тоже без слов.

На удивление, крови было мало. Олиф осторожно сменила повязку, подошла к водоему и принялась брызгать воду на лицо. Эти дни должны были прийти намного раньше, да и кровь должна идти намного сильнее. Живот не болел, только тянуло немного, вызывая неудобство.