Полное отсутствие откликов на мой появившийся ранее текст заставило меня призадуматься, и я пришел к выводу, что существуют два вида цензуры. У первой, институциональной, есть свой офис, как когда-то на улице Мыся{91} в Варшаве, и она просто закрывает людям рты. Вторая невидима, ее можно назвать закамуфлированной: вроде бы никто ничего не запрещает, однако же то, что не получает огласки в СМИ и о чем не идет речь на ТВ, практически перестает существовать. Замалчивание или игнорирование оказывается весьма эффективным оружием.

Выборы в Германии и энергетическая проблема — совершенно разные вещи, но обе должны нас интересовать. Уход Шредера был для меня хорошей новостью. То, что он полетел в Москву, дабы отвесить прощальный поклон Путину и целовать ему руки и ноги, было новостью не такой хорошей, но не очень меня удивило. Одновременно с этим я читаю довольно критичные заметки самих немцев об опасности, грозящей балтийскому нефтепроводу, который Шредере Путиным решили провести из России в Германию: опасность исходит от общей подводной свалки военных отходов. Район нездоровый, и, планируя строительство трубопровода, нужно приготовиться к проблемам, которые, разумеется, значительно повысят цену передаваемого по нему газа.

С российской стороны, в свою очередь, появились не очень явные сигналы, что, может быть, все же часть газа по боковой ветви будет доставляться через Литву или Латвию в Польшу — но пока это всего лишь витающие в облаках идеи. Если бы польская сторона серьезно занялась хотя бы составлением планов по поставке топлива, это послужило бы своего рода предостережением для Путина: нельзя наступать нам на горло и делать то, что ему захочется.

Во время нашей предвыборной кампании я в очередной раз осознал, что в польской политике слово берут люди, которые не имеют ни малейшего понятия не только о каких-то там нефти, газе или гидрогенизации угля, но и вообще о чем-либо. Ведь Леппер[312] занял третье место на президентских выборах: полтора десятка процентов — это, к сожалению, значимый результат. Сам я, руководствуясь здравым смыслом, проголосовал за «Гражданскую платформу» и Туска[313], но в глубине души, тем не менее, мечтаю о том, чтобы смести со сцены всю польскую политическую элиту. Подозреваю, что поляки справились бы и без нее, поскольку в области экономики проявляют немалую инициативу.

Октябрь 2005

Сказки Гофмана{92}

Когда я смотрел по немецкому телевидению дебаты госпожи Меркель[314] со Шредером[315], мне и в голову не пришло, что ее может внезапно атаковать союзник, вместе с которым она вступила в предвыборную борьбу, — Эдмунд Штойбер[316] из баварского Христианско-социального союза. А ведь так оно и случилось. В политике трудно найти союзы, опирающиеся на лояльность партнеров. Это неприятный вывод, но то же самое мы видим у нас.

Впрочем, госпожа Меркель, как ледокол, пробивающийся сквозь льдины, устремляется к канцлерскому креслу, и надо ее предоставить собственной судьбе. Стоит только отметить, что, когда в связи с выборами немцы провели своего рода инвентаризацию, оказалось, что дефицит бюджета у них составляет тридцать миллиардов евро. А уж как из этого выкарабкаются социал-демократы вкупе с христианскими демократами, не наша забота. В любом случае Польша не единственная страна, у которой есть проблемы. И не только мы выбрали Не самого подходящего президента, американцы отличились тоже. Легкость, с какой мистер Буш втянул в долги Соединенные Штаты, разбрасываясь десятками миллиардов долларов не из своего кармана, пугает. Сегодня политики по обе стороны океана склонны безудержно увеличивать дыры в бюджете.

После выборов жаловаться бессмысленно — сетования ничего не дают. Да, возможно, в Польше лучшим президентом был бы человек, знающий, кроме польского, еще какие-нибудь языки, а еще ему хорошо бы, например, чуть больше разбираться в экономике. Кажется, господин Качинский[317] уже сказал, что пообещал вышвырнуть с должности Бальцеровича[318] в предвыборной горячке и что слова эти непродуманны. Если подсчитать, во что обойдется реализация предвыборных обещаний ПС[319], то Польше остается только идти на паперть. Предвыборные обещания — это сказки Гофмана о том, что могло бы быть, если бы было, но не будет.

Я принадлежу к уходящему поколению и могу не беспокоиться о будущем, но перспектива ближайших лет намечается достаточно тревожная. Президент Квасьневский был таким, каким был, но никогда не бывает настолько плохо, чтобы не могло быть еще хуже; у меня есть предчувствие — лучше бы, если неверное, — что Леппер[320] метит в президенты и на следующий срок у него будут шансы. Вот что привело бы к настоящему развалу государственности, хотя, вероятно, мы выкарабкаемся, ведь за два прошедших века нам удавалось выкарабкиваться и из худших передряг.

Сегодня нам больше всего недостает, во-первых, настоящих политических элит, а во-вторых — обилия организационно-социальных и государственных взаимосвязей, типичных для процветающих западных демократий. У нас все держится на милости Божией, а между тем Господь Бог помогает людям в той мере, в какой они помогают себе сами. А этого нам сильно не хватает. Ни законы, ни указы не изменят ситуацию к лучшему, потому что взгляды людей формирует жизнь — семья, окружение и т. д. Ну а мы сначала жили под чужеземным господством, а после краткой интерлюдии между войнами оказались в коммунистическом заточении. В блестящем «Поэтическом трактате» Милоша[321] Пилсудский[322] говорит: «Я бег истории чуть-чуть затормозил». Он действительно затормозил бег истории на двадцать лет, а потом Польша, признанная ублюдком Версальского договора[323], попала в очередную неволю.