Еще восемь минут.

Пит медленно дышал, каждый мускул напряжен. Смерть так и не постучалась к нему.

Сегодня он сделает следующий шаг. Первые граммы из «Войтека» будут проданы первым покупателям, и по одной из шведских тюрем строгого режима пойдут слухи о новом поставщике. Шведская полиция будет получать все больше информации о поставщиках, датах поставки, каналах распространения наркотиков, и, когда бизнес разрастется, его можно будет ликвидировать. Дни и недели потянутся в ожидании того мгновения, когда корпорация полностью захватит контроль над Аспсосской тюрьмой, но еще не приступит к захвату следующей тюрьмы. Тогда у агента будет достаточно сведений, чтобы подобраться и к ядру корпорации — черному дому на улице Людвика Идзиковского в Варшаве.

Хоффманн посмотрел на громко тикающий будильник. Двадцать минут восьмого. Пит убрал стул, застелил койку и немного погодя открыл дверь в сонный коридор. Стефан и Кароль Томаш улыбнулись ему, когда он проходил мимо кухни и стола, за которым усаживались завтракать. Тюремные автобусы уезжали как раз в это время, и некто по прозвищу Грек наверняка уже сидел на одном из вонючих сидений, а напротив сидели два субъекта из корпуса «Н». Вряд ли они оживленно болтали друг с другом. Смотрели, наверное, в окно и пытались осознать, что за хрень с ними приключилась.

Хоффманн принял горячий душ, смывая напряжение, двадцать минут за дверью камеры, двадцатиминутная готовность к борьбе и бегству. Увидел в не успевшем запотеть зеркале кого-то небритого, с сильно отросшими волосами, и не стал вытаскивать бритвенный станок из кармана. Пускай седая поросль останется на щеках и в это утро.

Тележка с принадлежностями для уборки стояла в чулане возле двери отделения.

Железный прут с закрепленным на нем черным мешком для мусора, плотные свертки белых, значительно меньших по размеру мусорных пакетов, щетка с кривым совком, вонючее пластмассовое ведро, небольшие тряпки — ими он протирал окна. В самом низу оказалось какое-то моющее средство без запаха, он таких еще не видел.

— Хоффманн!

Тюремный инспектор с глазами-дулами сидел в «стакане» среди других надзирателей, когда Хоффманн проходил мимо больших окон.

— Первый день?

— Первый день.

— Значит, ждешь возле каждой запертой двери. Заглядываешь в каждую камеру. А когда и если у надзирателя на центральном посту будет охота пропустить тебя, проходишь, пока дверь открыта, да поживее, у тебя несколько секунд.

— Что еще?

— Вчера я немножко полистал твои документы. У тебя… сколько там… десять лет. Так вот… если тебе повезет, за десять лет научишься наводить чистоту как следует.

Первая запертая дверь находилась уже в начале подземного коридора. Хоффманн остановил тележку, посмотрел вверх, в камеру, подождал щелчка и прошел в следующее отделение. Сырость. Пит немного мерз, когда шел под тюремным двором. В тот год в Эстерокере его несколько раз водили по таким бетонным тоннелям — в больницу, в спортзал или в киоск, где за заработанные кроны давали пену для бритья и мыло. Хоффманн останавливался перед каждой дверью, кивал изучающим его камерам слежения и спешил дальше, пока дверь открыта. Он хотел, чтобы на него обращали как можно меньше внимания.

— Эй ты!

Он поздоровался с группой зэков из других отделений — они как раз шли на рабочие места. Один отбился от толпы и теперь смотрел на Хоффманна.

— Что надо?

Наркуша. Тощий, как чертями обглоданный. Глаза бегают, ноги еле стоят на месте.

— Я слышал… я хочу купить. Восемь грамм.

Стефан и Кароль Томаш хорошо поработали.

Большая тюрьма оказалась тесным мирком, слухи здесь буквально просачиваются сквозь стены.

— Два.

— Два?

— Можешь купить два. После обеда. В слепой зоне.

— Два? Бля, да мне нужно не меньше…

— Получишь, сколько я сказал. В этот раз.

Тощий взмахнул длинными руками, когда Хоффманн повернулся к нему спиной и пошел дальше по широкому коридору.

Он придет. Трясущееся тело уже начало отсчитывать минуты до прихода, который поможет ему пережить тюремную реальность. Он купит свои два грамма и засадит их себе грязным шприцем в первом же туалете.

Пит Хоффманн шел медленно, стараясь не рассмеяться.

Осталось всего несколько часов.

Потом он окончательно возьмет торговлю наркотиками в свои руки.

Яркие лампы в коридоре следственного отдела неровно мигали. Резкий свет и потрескивание, от которого нет спасения; потрескивание раздавалось каждый раз, когда мигала лампа. Две лампы дневного света, расположенные аккурат над торговым и кофейным автоматами, были хуже всего. Фредрика Йоранссона не покидала вчерашняя тревога; всю вторую половину дня, вечер и даже во сне он пытался понять, почему визит Гренса породил то грызущее, изматывающее чувство, от которого Йоранссон не мог избавиться, как ни старался. Вряд ли это хорошая идея — внедрить агента в тюремную мафиозную группировку ценой проваленного расследования. Но Йоранссон ведь сидел за тем столом в Русенбаде, на одной чаше весов было расследование, на другой — контроль над польской мафией, и он выбрал то, что сможет остановить наступление преступности.