— Эх, дед-дед, — сказал укоризненно капитан, — старый человек, а чего мелешь?

— Чего мне зря молоть? — усмехнулся дед. — Вот и друг твой видал.

Капитан усмехнулся в ответ.

— Если не врешь, — сказал он, — тогда покажи.

— Чего? — не понял дед.

— Покажи, как она летает.

— Пожалуйста, — ответил дед, — хорошим людям могу и показать.

Дед поднял с земли валенки, которые скинул прежде, сунул в них ноги.

— А то без головы замерзнуть могут, — сказал он, — когда она улетит. Ну теперь, ребята, держись! Сейчас пойдем на взлет.

Он вдруг раскинул, как птица, руки, прищурил глазки, а потом вытаращил их и зарычал как самолет: дррррррррр… Головою же он завихлял из стороны в сторону, зверски поглядывая то на меня, то на капитана.

Мы невольно отодвинулись от деда, не зная, чего можно ожидать при взлете человеческой головы. Голова, впрочем, пока не взлетела, а только лишь рычала, вертясь.

— Дррррр… стоп, — сказал дед и опустил руки, — чего-то не летит, застряла.

Тут он вдруг хлопнул себя по затылку и закричал, как на лошадь:

— Но-о-о-о… давай-давай! Трогай потихоньку, матушка! Голова никак не реагировала и крепко сидела на плечах.

Стараясь расшевелить свою голову, дед подтягивал ее за уши кверху и даже, схватившись одной рукою за нос, другой пинал себя в затылок, чтоб оторвать голову от тела. Голова упиралась.

— Вот старый пень! — хлопнул вдруг дед себя по лбу. — Да я же с тормоза не снял!

Он торопливо расстегнул рубашку, выкатил голый живот и, надавивши себя в пупок, сказал: — Чик! Чик!

— Дррррр… — зарычал он снова и рычал так мощно, что на лбу его выступил пот.

— Вот так всегда с нею мучаюсь, — сказал он наконец. — Стоит как вкопанная. Сейчас сделаем так: я буду мотором работать, а вы кричите: давай-давай! Все вместе-то небось стронем.

И дед зарокотал, раскинув руки, а мы с капитаном — два балбеса под сосной — дружно гаркнули:

— Давай-давай, матушка!

Но голова сидела на месте. Дед уж рычал так и сяк, то и дело чикал себя в пупок, но взлета добиться не удавалось.

— Тьфу! — плюнул капитан. — Так и знал, что все это вранье.

— Напрасно так говоришь, парень, — сказал дед, — обижаешь. Голова старая, поношенная, сразу с места ее не сдвинешь, приходится попотеть.

— Да ты дай ей передохнуть, — сказал я.

— И то верно, — согласился дед, вытирая пот со лба, — пусть передохнет, а то прямо закружилась.

— Вранье, — махнул рукой капитан, — смесь самолета с трактором.

— Ты что ж, не веришь, что ли? — спросил дед.

— Конечно, не верю.

— Мне, Аверьяну? — и дед ударил кулаком себя в грудь. — Мне не веришь? А если взлетит, сапоги даешь?

— Ну уж нет, — неожиданно пожадничал капитан. — Сапоги мне самому нужны.

— А лука даешь три головки?

— Даю.

— Ну смотри, парень, — угрожающе сказал дед и так яростно затряс головой, что она и вправду могла каждую секунду оторваться.

Бешеными порывами, грубо, как мотоцикл, тряслась голова и вдруг обернулась носом в сторону спины. Дед еще принажал рычать — и медленно закружилась на месте голова. Она вертелась быстрее, быстрее, мелькал только нос и слышался голос:

— Давай-давай, матушка!

И, разинувши рты, мы увидели, как Аверьянова голова отделилась от пиджака и поднялась в воздух над нами. Приподнявшись метра на два, она перестала кружиться и сказала сверху капитану:

— Гони, парень, луку три головки.

Ох и нанюхался же я все-таки болотных газов, нанюхался! Но не знаю, когда именно — здесь ли, в макарке, или когда-нибудь раньше, совсем давно.

Только нанюханный может увидать такую несуразную картинку вроде отрыва головы от пиджака с карманами.

А самая легкая лодка? Она-то откуда взялась? Кому она нужна, кроме нанюханного? Только нанюханный может построить такую лодку и плавать на ней, чтоб нанюхиваться и дальше.

И я всегда знал, всегда предчувствовал, что самая легкая лодка в мире заведет меня неведомо куда. Но только думал, что это будет когда-нибудь потом, немного позже.

И вот прямо перед нами висела в воздухе Аверьянова голова. Она чуть шмыгала носом. Она висела легко и просто, и даже коровы не обратили на взлет ее никакого внимания.