— Надо, парень, червей копать. Никуда не денешься. Орлов замялся, не зная, как понять края моего разговора. А я краем глаза видел, что он действительно готов в плаванье.

За плечами его был рюкзак, в руке — удочки, забрал, видно, у шурина свои вещички.

— Щепкой наковыряем, — сказал наконец он и, перешагнув через борт, устроился на капитанском месте.

— Долго же ты плавал, — сказал он. — Всю ночь. А я поспал и пошел тебя встречать. А вот червей накопать не догадался, у шурина-то лопата есть. Я уж точно знал, что ты покрутишься, да и назад вернешься. А если сам не захочешь, река тебя вернет. Так ты что — сам вернулся или река вернула?

— А без окуня какая же уха? Без окуня — не уха, а так — рыбный суп. А от сорожонки чего? Сладость, и все.

— Это верно. Без окуня какая же уха, — послышался на берегу голос капитана. В краю глаза, в кустах таволги маячил на берегу капитан-фотограф, рядом с ним светилось призрачное голубое пятно, которое в краю глаза пока что не умещалось.

— Вы что же это, поплыли? А нас бросили? — спросил капитан. — Мы тоже с вами.

— Куда это? — недовольно сказал Орлов. — Лодка перегружена. Вам никак не влезть.

— А мы рюкзаки на руки возьмем, — сказал капитан. — А сами на место рюкзаков сядем.

Орлов молчал. Я хотел сказать что-нибудь каким-нибудь краем, да края-то мои почти что исчерпались. Ну, одну, две фразы я бы еще мог найти, но ведь не больше.

— Так вы что же? Не согласны, что ли? Бросаете нас? — настойчиво сказал капитан. — Если не согласны, так и скажите.

— А туман-то, парень, — сказал неожиданно Орлов. — Туман-то, пожалуй, развеялся.

Ломая кусты таволги и молочая, капитан-фотограф вылез на берег, хлюпая по воде огромными сапогами, вошел в воду, ухватил лодку за борт. Голубое и призрачное пятно потихоньку пробивалось за ним.

— Убери-ка ногу, — сказал капитан Орлову. — И эту убери, вот сюда передвигайся, сюда, сюда, на пассажирское место. Рюкзак будешь в руках держать.

Орлов молча задвигался, а капитан сопел и ковырялся в лодке у меня за спиной. Я как-то не обращал на все это внимания и даже отключил от всех этих дел края своих глаз. Я глядел на поверхность реки — не выйдет ли и вправду язь. Должен он здесь быть, должен. Вполне на вид язевая речка. Как ни крути, а уху-то варить надо.

— Снимай кеды, — командовал за спиною моей капитан. — Босиком заходи в речку, вода теплая. Ну а теперь залезай.

Колыханье, шелест за моей спиной усилились, лодка закачалась, осела в воде.

— Потонем, — сказал Орлов и ткнул меня в спину. — Пойдем ко дну, как миленькие. — Они оба залезли.

Глубоко, очень глубоко погрузился в воду «Одуванчик». И все-таки я как-то верил, что он выдержит весь этот чудовищный груз — все эти рюкзаки, котелки, сарафаны, бороды, бахилы.

И он держался. Когда все уселись, отошел потихоньку от берега, вышел на середину. В лодке, конечно, обязательно должен кто-то сидеть, не важно, тонет она или плывет.

Капитан взмахивал веслом, обдавая нас неловкими брызгами.

— Только бы волны не было, — сказал капитан. — Для нас волна опасна.

— Какое счастливое утро, — сказала Клара. — А я никогда в жизни не плавала на лодке.

— Ты-то что молчишь? — сказал Орлов и снова ткнул меня в спину. — Потонем или доплывем?

— Конечно, язь и на майского жука берет, — ответил я. — Да только где возьмешь майского-то жука на исходе лета?

У Коваля все талантливо, даже старший брат и его воздушная невеста. Про это будет в маленькой изумительной повести «От Красных ворот».

У Коваля талантливы собаки, птицы, рыбы, деревья, вода…

В 70-е годы, когда российскую словесность выгладил стилевой штиль, в небольшой лагуне под названием детская литература веселились, играли и пели живые, упругие токи интонации, ритма. Это была заводь Коваля, где жила проза.

Что такое настоящая божественная проза, может быть, и мало кто понимает, но чуять ее дано талантливым читателям, которые делаются талантливыми, читая прозу Коваля.

Юрия Коваля любят дети и матери детей. И даже иные отцы. У него все талантливо. Сейчас, когда я пишу о Ковале, у меня внутри пробиваются ростки таланта.

Вячеслав Кабанов

Меня не любит чайник.

Тусклыми латунными глазами целый день следит он за мною из своего угла.