— Допустим, ты прав! — выпалила она. — Именно ты во всем виноват, ты навлек на нас беду. Тогда уж не забудь глобальное потепление! Может быть, и это твоя вина?

Я вылезла из постели и плотно закрыла дверь, потом нырнула обратно под одеяло и накрыла голову подушкой.

Утро вторника.

По утрам отец всегда делал пробежку, но в этот раз я не слышала, чтобы он выходил, пока собиралась в школу. Спускаясь в кухню, я заметила, что в его кабинете горит свет. Я чуть было не постучалась в дверь, но в последний момент передумала.

— Рано ты сегодня, — сказала мама, шлепнув на мою тарелку целую стопку оладий с шоколадной крошкой. Она уже испекла два десятка, хотя никто из нас, кроме отца, обычно не завтракал в это время. — Хорошо спалось?

«Ага, спасибо подушке».

— У меня назначена встреча с мистером Барлоу перед началом уроков.

— Хм-м-м, — отозвалась мама, протирая и без того сверкающий кухонный стол. Ее домашние туфли отражались в натертом до блеска линолеуме. Мама всегда наводила чистоту, когда ее что-то беспокоило; по мере того как накалялась обстановка в семье, она с возрастающим рвением хлопотала по хозяйству, делая вид, что в остальном жизнь прекрасна.

Я вяло поковыряла оладью. Кусочки шоколада складывались в улыбчивую рожицу. Обычно мама пекла «праздничные оладушки» только по особым случаям, и я задумалась, не пытается ли она заранее смягчить предстоящий удар — беседу о Мэри-Энн и подготовить нас к неизбежным рассуждениям отца о том, что смерть — исконная часть жизни и так далее. Но тут мама с виноватым видом поставила передо мной стакан апельсинового сока, и меня осенило. Оладьи — не что иное, как попытка примирения после ночной размолвки с отцом.

— Сок только что выжала. — Мама нервно огладила передник. — Может, хочешь лучше клюквенный? Или грейпфрутовый?

— Нет-нет, — промямлила я, отпив глоток.

Мама нахмурилась, и я поспешно добавила:

— Очень вкусно! Обожаю свежевыжатый сок.

В ту минуту я поняла, что папа не выйдет к завтраку этим утром, разговор о Мэри-Энн не состоится, а мама, конечно же, ни словом не обмолвится об их перебранке.

Накануне я чувствовала себя виноватой перед Дэниелом за то, что у меня есть семья, которая собирается за обеденным столом и беседует обо всем на свете. Только теперь я осознала, что на самом деле мы никогда не обсуждали свои проблемы. Вот почему мои родные предали имя Дэниела забвению и упорно молчали о том, что случилось в ночь его исчезновения, сколько я ни приставала к ним с расспросами. Иначе им пришлось бы признать, что не все у нас так уж ладно.

Поймав мой взгляд, мама улыбнулась. Ее улыбка показалось мне такой же приторной и фальшивой, как сироп с кленовым вкусом, которым она щедро полила мой завтрак. Порхнув к плите, мама торопливо перевернула несколько оладий, вновь помрачнела и отправила слегка пережаренную партию в мусорное ведро. На ней были те же блузка и широкие брюки, что и вчера, руки покраснели и растрескались от многочасовой уборки. Мама явно вела ожесточенную битву за совершенство.

Я хотела спросить, какой смысл в том, чтобы печь килограммами блины, лишь бы не упоминать о ссоре с отцом, но тут в кухню ввалилась сонная Черити.

— А что это так вкусно пахнет? — зевнув, осведомилась она.

— Оладьи!

Взмахом кухонной лопатки мама пригласила Черити за стол и тут же поставила перед ней гору оладий.

— Кленовый сироп, ежевика, взбитые сливки, малиновое варенье. Угощайся!

— Фантастика! — Черити запустила вилку в посудину со взбитыми сливками. — Мамочка, ты у нас самая лучшая.

В мгновение ока проглотив свою порцию оладий, Черити положила себе добавку. Она будто не замечала, что мама тем временем едва не протерла мочалкой дыру в дне кастрюли.

Потянувшись к малиновому варенью, Черити вдруг застыла. Ее глаза подернулись влагой, словно она вот-вот заплачет. Банка выскользнула у нее из рук и покатилась по столу. Я поймала ее у самого края и глянула на этикетку: «Сварено Мэри-Энн Дюк».

— Ну, ну. — Я ласково положила руку сестре на плечо.

— Я совсем забыла, что это не сон, — убитым голосом отозвалась Черити. Отодвинув тарелку, она встала из-за стола.

— Только я хотела поджарить яичницу… — сказала мама ей вслед.

Я уставилась в собственную тарелку. Оттуда мне улыбались недоеденные оладьи, но я сомневалась, что смогу запихнуть в себя еще хоть одну. Апельсиновый сок казался слишком кислым. Я знала, что Джуд без долгих уговоров подвез бы меня до школы даже в такую рань, но не желала смотреть, как мать и его окружает образцово-показательной заботой. Завернув пару оладий в салфетку, я встала.

— Мне пора. Доем по дороге.

Мама хмуро глянула на меня, не прекращая драить кастрюлю. Я догадывалась, что задела ее, не отдав должное завтраку, но почему-то меня это ни капли не трогало.