Боевые действия были прекращены, а вскоре вслед за скромным офицером на театр русско-турецких боевых действий прибыл генерал Гийемино. При его посредничестве 24 августа 1807 г. в Слободзее было подписано перемирие, согласно которому Молдавия и Валахия превращались в нейтральную зону между армиями. Русские должны были вывести войска из княжеств на север, за Днестр, а турки — на юг, за Дунай. Во время переговоров скончался главнокомандующий русской армией генерал Михельсон, его заместитель, генерал Мейендорф, утвердил договор, а затем, не дождавшись утверждения договора царем, вывел русские войска из придунайских княжеств.

В общем и целом, выполняя условия Тильзитского мира, добившись заключения перемирия между сторонами, более того, стараясь убедить турок в мирном договоре уступить княжества России, Наполеон поначалу старался всё-таки смягчить последствия тяжёлых территориальных потерь, которые должна была понести Оттоманская империя. Как уже указывалось в предыдущей главе, в период Тильзита он был вполне согласен с расширением Российской империи до Дуная. Подобную политику никак нельзя назвать антирусской, однако события, произошедшие в конце 1807 и в начале 1808 гг. вынудили Наполеона пойти в решении восточного вопроса ещё дальше, чем он, видимо, изначально намеревался.

Уже отмечалось, что безжалостной бомбардировкой Копенгагена англичане показали, что не только не собираются складывать оружие, но, напротив, готовы жестоко драться. В конце января 1808 г. до Парижа дошли известия из Лондона о парламентской сессии в Великобритании. Тронная речь, прочитанная перед обеими палатами, была полна ненависти к Франции и непоколебимого желания воевать до конца. Позже французский генерал Пилле, находившийся в Англии в качестве военнопленного, написал: «Я видел народ, готовый вести войну ради испепеляющей его страсти владеть торговлей всей планеты, народ, политическое существование которого никак не могло быть подорвано миром, но эти люди восклицали со всех сторон: „Нужно уничтожить Францию, нужно сделать так, чтобы сгинул последний француз, и для этого мы не должны остановиться перед тем, чтобы пожертвовать нашим последним солдатом и последней золотой монетой!“» [34]

Наполеон не мог беседовать тогда с пленным генералом, но ему хватило чтения парламентских речей в газетах, чтобы понять — Британия готовится к войне не на жизнь, а на смерть. С ней невозможно достичь мира, если не вынудить её к этому силой. Следовательно, другого выхода, как война до победного конца, у него нет. Ясно было также, что в одиночку Франции не справиться с врагом, который благодаря своему огромному флоту присутствует повсюду, который везде сеет смуту, подкупая политических деятелей, и не останавливается даже перед преступлениями, подобными тому, что было совершено в Михайловском замке в мартовскую ночь 1801 г.

Конечно, нельзя осовременивать методы борьбы Британии того времени за господство в мире и превращать описание английских спецслужб наполеоновской эпохи в некое ЦРУ XIX века. Тем не менее, бескомпромиссность и жёсткость борьбы, которая велась методами, отвергаемыми другими государствами, была налицо.

И Наполеон решился. 2 февраля 1808 г. он пишет пространное письмо Александру I: «Ваше Величество, Вы, наверное, читали уже речи в английском парламенте. Решение, которое там принято, — вести войну насмерть… Теперь мы сможем добиться мира, только укрепив нашу систему. Пусть же Ваше Величество укрепляет и увеличивает армию. Вся помощь и поддержка, которую я могу оказать, будут оказаны. У меня нет ни малейшего чувства зависти к России, но лишь желание её славы, процветания и расширения…» [35]

Наполеон ещё раз повторяет, что он готов согласиться с тем, что вся Швеция отдана на милость русского царя: «Ваше Величество, быть может, нуждается в том, чтобы удалить шведов от столицы, расширяйте же Ваши границы столь далеко, как Вы того пожелаете, я готов Вам помочь всеми своими силами» [36] .

Но на этом предложение императора французов не исчерпывается, он кладёт на стол главный козырь, даже не туз, а настоящий «джокер»: «Через месяц после того, как мы с вами договоримся, армия (союзная франко-русская) может быть на берегах Босфора. Удар почувствуют вплоть до Индии, и Англия должна будет смириться… 1 мая наши (союзные) войска могут быть уже в Азии, в то время как войска Вашего Величества — в Стокгольме. Тогда англичане, которым будут угрожать в Индии, которых выгонят с Ближнего Востока, будут раздавлены тяжестью событий, наполняющих атмосферу. Ваше Величество, так же как и я, конечно же предпочли бы блага мира, проводя нашу жизнь среди наших обширных империй и посвящая себя заботам о возрождении и счастье наших подданных, покровительствуя наукам и искусствам… Но враги человечества не хотят этого. Что ж, нам нужно быть великими в борьбе, несмотря на наши желания…» [37]

В этом письме Наполеон не говорит явно о разделе Османской империи, но в послании к Коленкуру он определённо указывает на раздел, при котором Россия получит Константинополь и, как минимум, территории, лежащие к северу от него, то есть земли современной Европейской Турции, Болгарии, Румынии и Молдавии! Конечно, всё это предоставлялось не за «красивые глазки». Франция при этом разделе должна была получить не менее заманчивые куски из наследия Османской империи: Грецию, Албанию, Египет и, наконец, Дарданеллы, для того чтобы держать ключ от Средиземного моря, в то время как Россия получала ключ от Чёрного моря.

Иначе говоря, Наполеон предлагал восстановить некое подобие Западной и Восточной Римских империй, которые должна была разделять Австрия как залог того, чтобы у двух великих государств не могло возникнуть пограничных конфликтов…

Нужно быть поистине сумасшедшим, чтобы утверждать, что Наполеон при этом только и мечтал, чтобы «раздавить Россию», как писали в советских учебниках. Наоборот, такого «русского великодержавного шовиниста», как император французов, не было во всей истории России. Ведь он, ни много ни мало, предлагал создать Российскую империю, которая бы простиралась от Стокгольма до Константинополя!