Однако, к великому удивлению российского императора, австрийцы совершенно не торопились восстанавливать прежние власти, а занимались в основном сбором контрибуций в свою пользу. «Пусть король совсем забудет о Пьемонте, — провозгласил после ухода русских войск из Северной Италии начальник штаба австрийской армии генерал Цах, — страна эта завоевана австрийцами, и, следовательно, главнокомандующий австрийский имеет один право распоряжаться в Пьемонте, точно так же, как он распоряжался бы, если б вступил с армией в Прованс или другую область Франции…» [8]

Чем дальше, тем всё менее становилось понятным, зачем русским воевать в отдалённых землях. Война имела смысл для Павла и для России только в том случае, если это была война идеологическая, направленная на поддержку консервативных принципов, главной целью которой было как раз не завоевание чужих территорий, а восстановление прежних порядков. И уж тем более русский император не собирался жертвовать огромными средствами и жизнями своих подданных для того, чтобы завоёвывать земли для иностранных держав.

Отношения между русскими и австрийцами настолько обострились, что австрийское командование настояло на выводе русских войск из Италии в Швейцарию, где они должны были соединиться с другим русским корпусом под командованием генерала Римского-Корсакова. Однако австрийские войска оставили этого генерала наедине с превосходящим числом французов ещё до того, как Суворов сумел подойти к нему на помощь. В результате знаменитый генерал Массена разбил Римского-Корсакова под Цюрихом, а Суворову пришлось с тяжелейшими боями пробиваться через непроходимые горные перевалы.

Провалом закончилась и высадка союзников в Голландии. Прижатые к морю, англо-русские войска вынуждены были подписать конвенцию, согласно которой союзники очищали территорию Батавской республики (Голландии). Интересно, что в то время, как английские войска вернулись на родину, русских солдат в Англию не пустили. Британский флот отвёз их на острова Джерси и Гернеси, где они среди зимы были брошены на произвол судьбы без пропитания, без одежды и обуви.

Не слишком-то удачно складывались отношения между союзниками и на море. Адмиралы Ушаков и Нельсон были явно не созданы для дружбы. Спесь и самоуверенность, с которыми английский адмирал обращался с русским союзником, вызывали жесткий ответ со стороны Ушакова. В своих письмах Нельсон говорил, что Ушаков «держит себя так высоко, что это невыносимо», и «под вежливой наружностью русского адмирала скрывается медведь». Нельсон был очень обеспокоен утверждением русского присутствия на Средиземноморье и всячески отклонял проекты совместных действий против французского гарнизона на Мальте. Этот остров был нужен ему как база английского флота, и он вовсе не собирался после капитуляции французов отдавать остров каким-то там рыцарям.

Все это вместе не могло не взбесить Павла I, и дело здесь вовсе не в неуравновешенности российского императора. Сущность войны была полностью извращена. Оказалось, что русские солдаты и моряки жертвовали своими жизнями не для того, чтобы восстановить справедливость и монархический строй, а служили орудиями захватнической политики венского двора и алчности английских купцов.

11 (22) октября 1799 г. царь отправил твердое и недвусмысленное письмо австрийскому императору Францу: «…Видя из сего, что мои войска покинуты на жертву неприятелю тем союзником, на которого я полагался более, чем на всех других, видя, что политика его совершенно противоположна моим видам, и что спасение Европы принесено в жертву желанию распространить Вашу монархию… я с тою же прямотою, с которою поспешил к Вам на помощь и содействовал успехам Ваших армий, объявляю теперь, что отныне перестаю заботиться о Ваших выгодах… Я прекращаю действовать заодно с Вашим Императорским Величеством…» [9]

Письмо Павла I было вручено лично императору Францу новым русским послом в Вене графом Колычевым на специальной аудиенции 5 ноября 1799 г. и произвело эффект разорвавшейся бомбы.

Длинные колонны русских войск через Баварию, Богемию и Моравию потянулись назад на восток. Крестовый поход закончился, для России начиналось возвращение в мир геополитических реалий.

В эти дни, когда российская политика совершала крутой разворот, на другом от Петербурга конце Европы произошли события, которым в неменьшей степени было суждено изменить судьбы мира. Узнав о глубочайшем кризисе, охватившем страну, о сплошных неудачах на фронтах, о том, что Франции угрожает вторжение иноземных войск, Бонапарт принял смелое решение. В ночь с 22 на 23 августа 1799 г. он с небольшим отрядом войск и несколькими преданными офицерами отплыл из Египта.

Два фрегата, на которых располагался маленький отряд, совершили поистине беспримерное плавание, чудом проскочив между вражескими эскадрами. 9 октября Бонапарт ступил на землю Франции, а 16 октября он уже был в Париже. Хотя к этому времени ситуация на фронтах значительно улучшилась и непосредственная опасность временно миновала, прогнивший режим Директории уже окончательно обанкротился. Народ устал от анархии и нестабильности, царства спекулянтов и жуликов, разгула бандитизма и коррупции. Поэтому возвращение молодого полководца было воспринято однозначно: Спаситель пришел. «Генерал, отправляйтесь же разбить врагов, — воскликнул один из ораторов, приветствовавший Бонапарта на пути следования через Прованс, — а потом мы сделаем Вас королем».

Лион был весь иллюминирован в честь приезда молодого героя, люди пели и танцевали на улицах под крики: «Да здравствует Бонапарт, который приехал, чтобы спасти Отечество!»

В Париж весть о том, что Бонапарт высадился на французском берегу, пришла вечером 13 октября, а на следующий день утром была объявлена в законодательном корпусе. Вместо того чтобы осудить генерала, самовольно оставившего армию, депутаты повскакивали со своих мест и со слезами на глазах от восторга и энтузиазма запели «Марсельезу». Через несколько мгновений новость знал уже весь город.