Билеты на поезд были на завтрашнее утро. Кирилл куда-то ушел, вернулся под вечер.

— Я тебе билет сменил. Ты через недельку поедешь, а я сейчас поеду, перед ребятами неудобно.

Дал телефон какой-то подруги однокурсника, которую Катя помнила очень смутно. «Она классная баба, все тебе устроит, она сама там работает». Отсчитал деньги.

— Ты потом себе фруктов купи каких-нибудь, тут на все хватит.

Заснул быстро, отвернувшись к стене. Утром вскочил, чмокнул в щеку:

— Я тебя жду через неделю, — и ушел.

Катя лежала в постели, глядя в стену. Потом встала, надела майку, джинсы, сунула в карман деньги, бумажку с номером телефона — и вышла в теплый сияющий день.

Бродила по улицам, замирая у каждого телефона-автомата. Вдруг решила: позвоню завтра — и сразу стало легче. Можно было ходить, не останавливаясь, и думать, думать.

«Из двух неправильных решений выбери одно верное. Я его любила. Я и сейчас его люблю, хоть он и трус, хоть он и предал меня. Ну и что? У ребенка не будет отца. Но я же не знала своего отца — а счастлива была, как в раю. И все-таки — что делать, как быть?»

— Катя! — знакомый голос. — Семенова, подожди!

Это был Сергей. Сережа Грачев. Катя вдруг поняла, как тяжело, страшно, одиноко было ей эти полтора дня. Все ему рассказала.

— Конечно, рожай. Вырастишь. Я тебе помогу.

— Ты? — удивилась Катя.

— Как брат, — сказал Сергей. — У тебя же нет брата. А у меня — сестры. Я в МИФИ учусь, подрабатываю уже.

Кирилл позвонил через неделю:

— Ты что не приехала? У тебя какие-то сложности?

Ответила, что все в порядке, но кое-какие обстоятельства мешают приехать.

Кирилл явился 31 августа. Длинная трель звонка. Открыла. Он стоял бледный от волнения. Она увидела эту бледность, которую не мог скрыть загар.

— Ты что? Куда ты пропала? Что случилось?

— Извини, — сказала ему Катя. — Это было очень больно. Я не могу тебя больше видеть, — и закрыла дверь.

Он не ушел, еще долго звонил. Она плакала. Не оттого, что хотелось открыть дверь и впустить его снова в свою жизнь. А оттого, что впервые соврала, обманула. Ведь он ей деньги дал, чтобы она избавилась от ребенка. Потом подумала, что деньги эти ей пригодятся, перестала плакать и позвонила Сергею.

В этот же день она отправилась к Сережиной маме, Надежде Егоровне.

Почти все девять месяцев провела у них. Кирилл, наверное, приходил, звонил — ей было все равно. Из роддома ее забирал Сергей с Надеждой Егоровной; соседка по палате, выглянув в окно, крикнула ей: «Семенова, тебя мама с мужем встречают!»

— Черноволосый он, в папу, — сказала она Сереже и его маме, приоткрывая конверт.

— Ничего, это первый волос. Ты подожди, — ответила Надежда Егоровна.

И оказалась права. Черные, как смоль, Ванечкины волосы, которыми так гордилась Катя, глядя на младенцев с голыми беззащитными головами, — эти черные волосы вдруг стали золотисто-рыжими, вьющимися, сияющими.

Но вот — Кати больше нет. А сын ее об этом не знает. Сейчас всех детей разберут из садика, и мальчонка останется там один. Садик круглосуточный, но ведь сегодня пятница... Воспитательница будет нервничать и срывать на нем свою злость: ей тоже хочется поскорее домой.

Ванечка заплачет: «Хочу к маме, к маме!» И тут ввалятся чужие дяди и без церемоний сообщат ему о том, что его мамы нет больше на свете. И его, маленького, отправят... куда они его отправят?

Лучше об этом не думать.

Думать просто нет времени.

Надо действовать.

Глава 6

КАРТОЧНЫЙ ДОЛГ

Детский сад находился недалеко — в Вадковском переулке. Можно было остановочку проехать на троллейбусе. Но лучше пройтись пешком. Нужно успокоиться, обрести себя. Отодвинуть, прикрыть чем-нибудь плотным страшную картину, неотступно стоящую перед глазами. Маленькая дырочка на Катиной блузке... Ее ноготок, соскользнувший с кнопки сигнализации... Копна блестящих рыжих волос... И еще — ее неживой изумленный взгляд.

Как бы представить себе, что это — просто фильм ужасов, который он не будет больше смотреть. Надо только взять в руки пульт, нажать на кнопочку и переключить телевизор на другой канал. Туда, где передают не страшное, а, например, смешное.

Но человеческое сознание — не телевизор, его так просто не переключишь. Темная дырочка на женской кофте... Рифленая подошва убитого охранника...

Где он, тот заветный пульт?

А привести себя в норму необходимо. Ванечка ни о чем не должен знать. Он очень догадливый, этот мальчонка. Маму свою боготворит... то есть боготворил, Нет-нет, нельзя об этом — в прошедшем времени. Мама — это навсегда.