но здесь уже следователю Александру Ивановичу поневоле приходилось застопорить умозрительно порожденное в нем дорожным разгоном и понесшееся было вдаль представление о вводной части– он очнулся; и вообразить пускай только перечень ожидаемых участников процедуры вдруг оказалось для него упражнением недоступным; притом же общие, безымянные модели чего бы то ни было служебного А. И. Титаренке всегда претили, дразня своим откровенным сходством с набранными густою нонпарелью примерами и образчиками документирования в юридических учебных пособиях.

Так, например, оставалось еще неизвестным, кто именно из медицинских работников прибудет на осмотр. По обыкновению, вместо судебно-медицинского эксперта из областного бюро на осмотры часто приглашали врача Мирельзон Анну Лазаревну – хирурга из районного поликлинического отделения N-ской больницы, – всего вероятнее потому, что напротив ее поликлиники находился РОВД, где, кстати, до окончания вуза служил А. И. Титаренко. Если же труп оказывался женским, а специалист из областного бюро на место не прибывал, поскольку его присутствие становилось обязательным только после вынесения постановления о вскрытии, – из все той же поликлиники возле РОВДа подвозили гинеколога Калиновецкую Марию Моисеевну; женские трупы всегда проверялись на изнасилование и на удовлетворение полового чувства в извращенных формах.

Что же до отметки «при пасмурной погоде» и проч., то по входящим в обиход новым правилам отображения в протоколе места происшествия и условий производства осмотра ее полагалось отнести в конец описательного раздела – после указания на период времени, в который уложилось то или иное следственное действие. Но эти второстепенные тонкости до сих пор почти никем в прокуратуре по-настоящему усвоены не были, в том числе ни самим А. И. Титаренко, ни оперативником по фамилии Пилихарч, что сидел за баранкою, ни тем более везомыми из города в Савинцы понятыми – студентами третьего курса…ского юридического института имени Н. С. Бакариуса.

Нынешняя поездка всех этих людей имела своею причиною особенное распоряжение начальства.

Как это уже не однажды происходило за последние годы, по всей…ской области скачком сгустилось число смертоубийств. Вскоре в них усмотрели определенную общность, заволновались – и положили все трупные дела непременно расследовать с привлечением областной прокуратуры. В результате перед сыщиками из раза в раз являлось давно знакомое им зрелище почти благодушного мочилова, когда вплоть до последнего рокового мгновения убитых и убийц можно беспрепятственно переменять местами, ибо ни те ни другие сами не знают, кому и какое из этих званий будет сейчас присвоено. Обстоятельства таковых преступлений гармонически сочетали в себе и неотвратимость, и случайность. В этом-то, должно быть, только и состояла наблюденная будто бы связь подобных преступлений между собою. Но то, что было так недавно определено, еще оставалось в силе, и с отменою распоряжения никто, конечно, не торопился.

Движение продолжалось.

Понятые сидели на круто вздернутом по наружному краю и глубоко вмятом у смыка со спинкою заднем диване «Волги» едва ли не самого раннего выпуска – середины 1950-х – с ее несколько акульим выражением радиатора, чему способствовали облицовки в виде узких перемычек зубообразной формы, накрененные от капота к бамперу. Впрочем, автомашина эта, ординарной серовато-кофейной окраски, была недавно обновлена в своем механическом содержимом, и прокуратура пользовалась ею для относительно кратких поездок по области.

Спешащие на осмотр перемещались по так называемой профилированной грунтовке, куда пришлось свернуть, оставив шоссе: только грунтовый путь позволял непосредственно подобраться к точке обнаружения трупа, то есть туда, где неделею раньше СМУ-56 приступило к подготовке площадки под фундамент для большого межпоселкового УНИВЕРСАМА.

Ехать оставалось приблизительно час десять, час пятнадцать.

Пасмурная погода, чуть не внесенная следователем Александром Ивановичем в умозрительный протокол, была не что иное, как довольно свойственная для Слободской Украйны предосенняя оцепенелость плавно смещаемого наискось аера.

Его однородная чистота, при скрытом перисто-слоистыми облаками солнце, доходила до того, что и не особо зоркий Титаренко успевал заметить на расстоянии полутора десятков саженей разницу в толщине бесчисленных стеблей, запрессованных в стожки-брикеты, распределенные по скверно выкошенному полю. Солома казалась влажной и блеклой, вроде лапши; а какой-то настойчивый жук вновь и вновь отчаянно разгонялся, вторгаясь в один из таких брикетов с разлохмаченного торца, однако застревал на второй – укрупненной – паре ходилок.

К двум пополудни весь объем воздуха в пространстве над окрестностями поселка Савинцы собрался воедино – подобно двояковыпуклой линзе; ближе к центру ее каждый видимый предмет, немного утрачивая в яркости, представал зато идеально трехмерным, без каких бы то ни было обманов зрения. Эта странная воздушная субстанция не только приметно смягчала виды, но к тому же и приглушала наиболее жесткие звуки из доходящих от трассы – вроде стука и скрежета грузовиков; возможно, при совмещении с собственным эхом шумы вполовину самоуничтожались, словно становясь значительно отдаленней и потому безразличней для слуха.