Шагая по дороге рядом с Хэпом, Стелла сокрушалась про себя, что не умеет предсказывать погоду. Еще ей хотелось бы уметь задерживать дыхание под водой, как это делала Констанс Спарроу, вот тогда бы она собрала образцы воды с самых глубин озера Песочные Часы. Было бы гораздо лучше, если бы она была способна умерить чью-то боль, или отыскать потерянную вещь, или отличить лжеца от честного человека. А так она могла только одно — увидеть, что Хэп Стюарт сломает себе шею, когда его сбросит лошадь. Тень этого видения мелькнула перед ней в первый день их встречи, но Стелла надеялась, что тень рассеется. Теперь же, шагая рядом с Хэпом и поеживаясь от дождя, она взглянула на своего спутника и убедилась, что смерть не отступила.

Стелла уже знала, что Синтия Эллиот, которая работала в чайной и училась двумя классами старше, умрет от пневмонии на восемьдесят втором году жизни, а мадемуазель Маркус, учительница французского, свалится от удара. Стелла успела узнать, что тот умник, дразнивший ее в школьном кафетерии из-за спины Джимми Эллиота, погибнет в автокатастрофе, когда станет первокурсником в колледже. Она видела будущее всех этих людей так же реально, как все остальное в этом мире: птицу пересмешника, стол, стул, улыбку на лице Хэпа Стюарта, мокром от дождя.

Нет. Стелла ни за что не позволит Хэпу свалиться с лошади. Он был ее единственным другом в этом городе.

— Ты любишь лошадей? — спросила Стелла, пока они шлепали по дороге; когда приходится снова влезать в мокрые носки и грязные ботинки, то нет необходимости обходить лужи.

— Это имеет отношение к дохлой коняге из озера? — спросил Хэп. — Знаешь, я вообще-то в это не верю.

— Просто стало любопытно, любишь ли ты ездить верхом. Только и всего.

— Не-а, — ухмыльнулся Хэп. — Я не ковбой. Что-нибудь еще хочешь обо мне узнать?

Дождь припустил сильнее, но ни он, ни она не обращали на это внимания.

— Возможно. Дай подумать. — Наверное, стоит попробовать этот тест Джулиет. Наверное, стоит проникнуться более нежными чувствами к Хэпу; в конце концов, он идеально ей подходит. Каждому ясно. — Если бы так случилось, что тебя высадили на необитаемый остров, с кем бы ты больше всего хотел там оказаться?

— Из живых или умерших? — задумчиво спросил Хэп.

— Все равно.

— Мужчина или женщина?

— Все равно.

С каждой секундой она чувствовала себя все глупее. И волосы, и одежда на ней промокли насквозь — хоть выжимай. Они шли мимо озера, дождь падал в неподвижную воду мелкими камушками. Стелла и Хэп остановились у берега, полюбовались кувшинками.

— Тогда, пожалуй, с тобой, — ответил Хэп.

В первую секунду Стелле показалось, что она ослышалась. Вероятно, его слова заглушило биение сердца. Но нет, она услышала все правильно. Он был такой славный человек, такой аккуратный и вдумчивый. Хэп присел у мелководья, чтобы взять пробу озерной воды, и не пролил ни капли. Она понимала, что ей следует отнестись к нему так же, как он к ней, но, когда Хэп запечатал последний пузырек с холодной зеленой водой, в которой плавали яйца головастиков и водоросли, все ее мысли занимал совсем другой человек — самый невезучий, самый ужасный парень, о котором она, как ни старалась, не могла не думать.

Дженни вовсе не собиралась принимать Уилла обратно, что бы там ни думала хозяйка и все остальные квартиросъемщики. Естественно, все они были бы против любого воссоединения, так как каждый из жильцов с первого по пятый этаж терпеть не мог Уилла Эйвери. Соседям было все равно, что Уилл красив, что в глазах у него мерцают золотники; им было наплевать, что он знает наизусть все песни Фрэнка Синатры и даже во сне мог бы сыграть любой из регтаймов Скотта Джоплина. Ведь эти люди были вынуждены слушать его музицирование в любое время суток, когда он жил здесь прежде: песни Дилона среди ночи, Луи Армстронга днем, когда большинству трудолюбивых людей есть чем заняться, и бесконечные гаммы, когда ему хотелось особенно насолить соседям, как раз во время обеда — гаммы игрались яростно и немилосердно.

Все знали, что именно Уилл ленится выбрасывать мешки в мусоросжигатель и просто сваливает их рядом с трубой, что это он роется в чужих журналах, доставленных в вестибюль, что он поет в душе, что он хлопает дверьми. Большинство соседей также были в курсе, что Уилл закрутил роман с Лорен Бейкер, проживавшей раньше в квартире 2-Е, и она проплакала несколько недель, когда он с ней порвал, а потом переехала в Провиденс и начала там новую жизнь. Взаимные упреки и плач эхом разносились по вентиляции до квартир 3-Е и 4-Е. Все эти события происходили прямо под носом у его жены, которая теперь вроде бы приняла его обратно, хотя и отрицала это. Естественно, ей никто не поверил. Ведь Уилл Эйвери снова поселился в доме (слава богу, без рояля, хранившегося на складе) и по-прежнему причинял массу неудобств: оставлял мусор в вестибюле, крал утренние газеты у соседей, врубал телевизор на полную мощность, когда жена уходила на работу, и вовсю флиртовал с Морин Вебер из квартиры 2-Д, которую предупредили, чтобы она ни под каким видом не приглашала Уилла Эйвери зайти, если не хочет попасть в беду.

Ну и что с того, что Дженни готовила обеды Уиллу, — она ведь привыкла готовить на двоих. Ну и что с того, что она стирала его вещи, — она ведь все равно стирала свои, так почему бы не бросить в стирку его рубашки и белье. Вот только об одном ей очень хотелось сообщить своим любопытным, недовольным соседям: пришли официальные бумаги о разводе. Она даже подумывала, не прикрепить ли этот документ к стене холла. Она представляла, как выйдет в холл и прокричит на все этажи, что Уилл спит на кушетке. Воссоединения семьи не произошло; не было ни прощения, ни горячих жадных поцелуев в кухне, пока она готовит макароны или тушеную говядину. Дженни даже пошла на крайний шаг — пригласила хозяйку, миссис Эрланд, на чай с лимонным кексом только для того, чтобы та собственными глазами увидела в гостиной кушетку, застеленную одеялами и простынями. Не зря же несколькими месяцами ранее Дженни сопровождала миссис Эрланд в больницу, где просидела все утро в ожидании, пока ее хозяйке удаляли катаракту. Но миссис Эрланд было невозможно убедить, что Уилл переехал только на короткое время. Увидев его сваленную в кучу одежду и переполненную пепельницу, которую он оставил на полу, хозяйка неодобрительно зацокала языком.