— Вот откуда у Лизы рецепт знаменитого лимонного пирога Элизабет, — сказал Мэтт.

Стелла сбегала за поваренной книгой Элизабет.

— А вот и оригинал, — сообщила она Мэтту, который явно заинтересовался.

Стелла пролистала книгу до последней страницы и нашла там запись рецепта «рагу из девяти лягушек».

— Ого! Тут говорится «процедить воду от грязи и комаров». Вкусненько. Но два слова из списка, что туда входит, я никак не разберу.

Мэтт взглянул на страницу.

— Первое из них мне тоже непонятно. — Почерк наклонный, запись сделана бледными оранжевыми чернилами, словно приготовленными из лилий. — Зато последний компонент, похоже, шалфей.

Дженни восхитилась, как много Мэтту известно о ее семействе.

— Я ведь говорила вам, он знает все.

Мэтт посмотрел на Дженни таким взглядом, что ей стало неловко.

— Я знаю не все, — сказал он, — далеко не все.

— Ну, тогда, быть может, тебе известно, почему у нас в гостиной до сих пор стоит стеклянный шкафчик, — обратилась к дяде Стелла. — Быть может, ты мне скажешь, почему ни одному члену семьи никогда не пришло в голову выбросить те ужасные вещицы.

— Я проверю, как там запеканка, или ты сама пойдешь на кухню? — спросила у дочери Элинор.

— Я сама, — сказала Дженни, испытывая к матери благодарность за то, что та переменила тему. — Уверена, она уже готова.

Стелла повернулась к Мэтту:

— Видишь, что они делают?

В меркнущем свете он все же разглядел, что она нахмурила лоб. Он сразу понял, какое место эта девочка занимает в семье, потому что сам был таким: беспокойным, трезво мыслящим, ответственным, тем, кто расхлебывает кашу, заваренную другими.

— Не хочешь показать мне шкафчик?

Мэтта никогда не оставляло любопытство. Не проходило и дня, когда бы он не сожалел, что остался тогда ждать своего брата в кустах, где вдыхал влажный воздух, зеленоватый и тяжелый от пыльцы.

Стелла отодвинула стул.

— Мы не закончили обедать, — вскинулась Дженни. — Уймись, Стелла!

Не обращая внимания на мать, Стелла повела дядюшку в гостиную. Эта комната располагалась в основании свадебного торта, и одна ее стена сплошь состояла из окон, но стекла в рамах были старые, и свет, проникавший внутрь, не отличался яркостью. На пороге гостиной разлегся Аргус, так что Мэтту пришлось переступить через пса. Мэтт Эйвери все эти долгие годы ждал, что представится случай вернуться сюда. В тот раз, когда он пришел на выручку брату, у него не было возможности оглядеться, и сейчас его не ждало разочарование. Он увидел, что потолочные балки были изготовлены из вишневого дерева, источавшего легкий фруктовый аромат. Он разглядел, что книжные шкафы сделаны из ореха. Стелла провела его в угол и сдернула покрывало, как знал Мэтт, вышитое Сарой Спарроу, дочерью Ребекки, и ее собственной дочерью Розмари. Там было изображено красное сердце, разбитое пополам. И еще плакучая ива, проливавшая черные слезы. Землю закрывали подснежники, а небо наполняли птицы. Стежок к стежку. На вышивку ушло три зимы, а чтобы видеть тончайшие шелковые переплетения, вышивальщицам понадобилось увеличительное стекло. Разглядывая содержимое шкафа, Мэтт едва дышал. Чего бы только не сделало Мемориальное общество, чтобы выставить эти сокровища лишь на один-единственный день! Миссис Гибсон просто с ума сошла бы от счастья, если бы кому-то удалось тайком пронести в библиотеку какой-нибудь из экспонатов. Чего стоил хотя бы серебряный компас! Не говоря уже о косе из темных волос.

Мэтт видел, что его племянница наделена от природы бесстрашием, совершенно не характерным для семейства Эйвери, но отнюдь не редким среди женщин Спарроу.

— Это наконечники от стрел, которые швыряли в Ребекку Спарроу какие-то местные мальчишки. Позже в содеянном признались сыновья Фроста. Кажется, в той компании был кто-то из Хэпгудов и один из Уайтов. Люди говорили, что она не чувствует боли, вот мальчишки и решили проверить это на практике. Она никак не отреагировала, но, видимо, эта стрельба не прошла даром, потому что с тех пор она прихрамывала.

Дженни пошла за ними, но осталась стоять за порогом. Она всегда считала стеклянный шкафчик семейным музеем боли, хранившим напоминания о том, что нельзя никому доверять, нельзя никому прощать. Теперь Дженни не была так в этом уверена.

— Одного только те мальчишки не понимали, — сказал Стелле Мэтт. — То, что ты не реагируешь на боль, вовсе не означает, что ты ее не испытываешь.

Он достал из кармана десятый наконечник, который носил с собой больше тридцати лет. Ему бы следовало давным-давно вернуть его на место, но он боялся навлечь на брата неприятности, а потому наконечник все это время служил ему талисманом на удачу. Нельзя сказать, что этот талисман принес ему хотя бы крошку везения, но зато напоминал о Дженни каждый божий день. Все равно, лишившись сей вещицы, он, вероятно, какое-то время будет ходить как потерянный. Впрочем, ему и раньше доводилось испытывать подобное.

— Глазам своим не верю! — рассмеялась Стелла. Она давно заметила, что в шкафу не хватает одного наконечника, но не знала, что произошло. — Откуда это у тебя?

— Его случайно положили в другое место, — ответил Мэтт. Много лет тому назад он обнаружил наконечник в комоде брата. — Теперь он возвращается туда, где ему положено находиться.

Дженни, по-прежнему стоявшая в дверях, вспомнила, как оставила Уилла одного в этой комнате в день своего тринадцатилетия. Всего лишь на минутку, но этого хватило, чтобы она поссорилась с матерью, а он украл наконечник. Будь тогда Дженни повнимательнее, она бы заметила, что Уилл в тот день все время потирал пальцы, словно они чесались, — верный признак вора.

— История Ребекки в основном была записана одним парнем, которого звали Чарлз Хатауэй. По сути дела, жалкий тип. Получил чуть ли не первый земельный надел от государства, потом все спустил и закончил жизнь полным неудачником, так что его презирал собственный сын.

— Так это ее волосы? — спросила Стелла, указывая на свернутую темную косу.

«Ребекка, — подумала она, — дай мне знак».

Мэтт кивнул:

— Я бы сказал, да. В этом городе с ней плохо обошлись, Стелла. Если хочешь узнать подробности, приходи в библиотеку.