И мы вошли.

Никогда прежде я не переступал порога католической церкви, потому что, во-первых, там полно идолов, а во-вторых, там сильно пахнет благовониями и у людей кружится голова, поэтому они бухаются на колени и, стоя на коленях, обращаются к Богу. А пресвитерианский пастор говорит, что так молиться негоже.

Но в соборе Святого Адальберта я ничего подобного не увидел. Миссис Бейкер бросила мелочь в стоявший при входе ящик для подаяний, и мы прошли по центральному проходу к алтарю. Сквозь узкие окна-щели под купол проникало солнце, и в его косых лучах кружились золотые пылинки. А внизу — сумрачно и тепло. Я потрогал деревянные скамьи и подлокотники, тёмные и гладкие от прикосновения многих рук. Ковра в проходе не было, и мы слышали гулкий звук своих шагов. В центре алтаря висело распятие: бледный, белый Христос с ярко-красными ранами.

И я представил, как люди собираются тут уже целых сто лет. Как сидят, как дышат — тихо и глубоко. Сто лет.

— Миссис Бейкер?

— Что, Холлинг?

— Можно спросить?

— Конечно.

— Только это никак не связано с местными историческими достопримечательностями.

— Ничего страшного. Спрашивай.

— После матча на стадионе, когда Мел Стоттелмир отвёл вас к боссу, вы попросили его заключить контракт с «Ковальски и партнёры», да? Чтобы Мирил никуда не уехала?

Пауза.

— Холлинг, я думаю, тебе совершенно незачем знать, о чём и с кем я тогда говорила.

— Тогда можно другой вопрос?

— Какой? Он связан с историческими достопримечательностями города?

— Да.

— Ну, спрашивай.

— Если на Камильскую среднюю школу упадёт атомная бомба… ведь всё это исчезнет? Всё, что мы сегодня видели?

— Да, — произнесла она после ещё одной долгой-долгой паузы.

— И на самом деле не важно, сидим мы под партами или нет? И голову прикрывать бесполезно?

— Ты прав, — ответила миссис Бейкер. — Бесполезно.

— Тогда зачем нас заставляют это делать?

Она задумалась.

— Это успокаивает. Людям кажется, что, если они подготовятся заранее, ничего плохого не произойдёт. Кроме того… не исключено, что мы ощущаем собственное бессилие, словно мы не способны противостоять пращам и стрелам яростной судьбы.

— А на самом деле? Способны?

Она улыбнулась. Той, неучительской улыбкой.

— Мы можем учиться, — сказала она. — Например, строить схемы предложений. Кстати, выкатывать глаза на лоб совершенно неприлично, Холлинг. Мы можем и должны учиться всему на свете. И использовать эти знания, чтобы стать хорошими, добрыми людьми. Это первое. А второе…

В тот день я, пресвитерианец, впервые в жизни зажёг свечку в католической церкви. В сумрачном, тёплом, пахнущем воском соборе Святого Адальберта я зажёг и поставил свою свечу рядом со свечкой, которую зажгла миссис Бейкер. Не знаю, о чём молилась она, а я просил Бога, чтобы атомная бомба никогда не упала ни на Камильскую среднюю школу, ни на дом квакеров, ни на старую тюрьму, ни на храм Мессии, ни на Хикс-парк, ни на школу при Епископальном соборе Святого Павла, ни на собор Святого Адальберта.

Я молился за лейтенанта Бейкера, пропавшего без вести где-то во вьетнамских джунглях, близ Кхесани.

Я молился за Данни Запфера, который как раз сейчас готовится к бар-мицве.

Я молился за сестру, которая едет на жёлтом «жуке» в Калифорнию, а может, уже добралась и теперь ищет себя.

Я молился… ведь можно зажечь одну свечку и просить о многом? Это не возбраняется?

Когда я вернулся из школы, дома было пусто. Ни людей. Ни «мустанга». Ни универсала.

Даже почтовый ящик почти пуст — но в глубине что-то белеет. Сестру приглашают на митинг по случаю приезда Бобби Кеннеди на Лонг-Айленд перед выборами. Да, жаль, что её нет… небось прыгала бы до потолка от радости.

И тут я понял, что в доме пусто именно потому, что нет сестры. Наверно, так и понимаешь, что человек тебе дорог. Когда человека нет рядом и тебе его не хватает. И ты понимаешь, что пустота образовалась не только в доме, а в душе тоже. Как в том предложении, которое миссис Бейкер дала мне разбирать в начале года:

В тот вечер я впервые понял: я очень люблю сестру. И даже не знаю, чего мне больше хочется: чтобы она вернулась домой или чтобы нашла себя или что уж она там, в Калифорнии, ищет.

Вот какие мысли обуревают человека, если внимательно, не пропуская монологов, читать «Гамлета, принца датского». Поневоле задумаешься. И загрустишь. Правда, играть Гамлета на сцене Фестиваль-театра всё-таки лучше, чем Ариэля, потому что ты принц, а не феечка и на тебе чёрный плащ, а не жёлтые колготки.