— Ноу, — сказал Мешков по-английски, — иф ай хэд син хим.

Фразу я не понял, но в голосе Мешкова была явная угроза.

— Куда же он мог запропаститься? Из сторожки скрылся и домой не пришёл? — пискнул Дерябин, держа доску с клавишами на плече, как винтовку.

Может быть, во время драки мне Дерябин всё-таки даст этой доской по голове и я вдруг всё-таки заговорю на английском языке?..

— Окружай дом, — скомандовал Сутулов.

Сутуловские прихвостни проползли рядом со мной. Я даже дыхание затаил.

— Ну ничего, — сказал Мешков, — я теперь с ним за пиджак рассчитаюсь. Я ему устрою торнейдоу…

— А я ему за попугая отомщу, — пригрозил Дерябин, перекладывая свою музыкальную доску с одного плеча на другое. — Это надо же, украсть себя за деньги!

— А сначала он сколько за себя запросил? — спросил Сутулов.

— Двести тысяч рублей! — сказал Тулькин, которому, видно, было всё равно что врать в темноте.

Я еле удержался, чтоб не выскочить и не дать Тулькину в ухо. (Рано! Рано! Рано!)

— Главное, мы же с ним три раза цену на него снижали, — сказал Тулькин. — Я уж в последнем письме написал: «Вернём сына, дайте хоть на эскимо!»

— Ну и что? — спросил Сутулов.

— Ну и что… — сказал Тулькин. — Ничего, и за двадцать две копейки не стали выкупать.

Все мои враги засмеялись. И вместе со смехом стали поносить меня на все лады.

— Не идёт! — сказал Тулькин. — Испугался.

— А дома у них кто-нибудь есть? — спросил Сутулов.

— Отец с матерью, наверно, слышите телевизор?

Все замолчали. Было слышно действительно, как у нас в доме работал телевизор.

Кто-то из ребят полез добровольно на дерево и вдруг закричал сверху:

— Братцы! Да он же дома! Он с какой-то девчонкой передачу смотрит!

— А где же родители? — спросил Сутулов.

— Родителей нет, одни сидят.

— Тем лучше, — сказал Сутулов, поправляя бороду и засучивая рукава.

Все полезли, кто на забор, кто на дерево. Я и сам вгорячах тоже чуть было не полез на тополь, услышав сообщение, что в нашем доме появилась девчонка, с которой я сижу рядом и смотрю телевизор.

— Дерябин, да ведь это твоя Кузовлева с Лёшкой сидит! — крикнул Мешков.

Вот тебе раз! Пока я устраивал себе своё собственное похищение, мой родной брат-тихоня и маменькин сыночек похитил у меня из-под самого носа Таню Кузовлеву! Мою первую любовь! А может быть, он тоже влюбился? Неужели близнецы не только в одно время рождаются, но и влюбляются тоже в одно время?

— Как же он успел и отвязаться и… — удивился Тулькин. — Я же его специальным неразвязывающимся узлом привязал?.. Вы от калитки не отходили? — спросил он Мешкова.

— Но, — ответил Мешков. — Ви вэр хир лайк э стоуне… Как камни, как вкопанные стояли! — объяснил Мешков, потом он уставился на стоявшего с самым дурацким видом Тулькина и спросил: — Ну что ты?

— Проявляю…

— Что проявляешь?

— Вам этого не понять… Свободу пространственного воображения!.. — пояснил Тулькин. — Как же он успел всё это сделать? И просить нас всех письмо подбросить, и похититься, и развязаться, и успеть с Танькой детектив по телеку посмотреть?..

— Да это не он смотрит телевизор с Кузовлевой, — осенился вдруг Вадим Лютатовский.

— А кто же? — спросил Сутулов.

— Его брат Сашка!.. А Лёшка с этим письмом делал отвлекающий манёвр, брату создавал обстановку!

— Да что вы, — возмутился Мешков, — он же ко мне с этим письмом подошёл… Подошёл как Лёшка, а потом я подумал, что это всё-таки Сашка!

— Какой Сашка! — теперь взъерепенился Дерябин. — Это он ко мне подошёл как Сашка, а потом я вижу, что это Лёшка.

— Тогда кто же сидит сейчас дома? — спросил Сутулов.

— Лёшка, — сказал Дерябин.

— Сашка, — сказал Мешков.

— А по-моему, они и сами не знают, кто из них сейчас сидит перед телевизором, — заявил Вадим Лютатовский. — У близнецов, говорят, это бывает.

— Сейчас, — сказал Сутулов, — погадаем. Если монета упадет на цифру, сидит Сашка. — С этими словами Сутулов подбросил в воздух монету, поймал, поглядел на разжатую ладонь и сказал: — Сашка! Это Сашка! Сейчас вызовем его на улицу и свернём нос налево, а придёт Лёшка, свернём ему нос направо, чтоб не путали нас… и чтоб наших девчонок у нас не отбивали!..