Меня дядюшка Ли обучал пению, как это я уже сказала, со временем к традиционной китайской опере он прибавил и итальянские арии. Очень сложно было переходить от одного к другому. Голос переставал слушаться, но я так почитала дядюшку Ли, что старалась сделать невозможное. Для Вэй И он нашел другой путь. Он обучал его древним танцам, а для разминки мы каждое утро часа два делали гимнастику и изучали позы и движения из боевых искусств монастыря Шаолиня.

Казалось, дядюшка Ли знал и умел все. Однажды я пренебрегла почтением и прямо спросила его – когда он всему обучился.

– Знать все невозможно, – улыбнулся дядюшка Ли. – Я вернулся на берега Желтой Реки совершенным невеждой. Не знал ни традиций, ни культуры, ни ремесел, ни искусств. Поняв это, я отправился в монастырь Шаолинь на послушание и провел там пять лет. Из двадцати четырех часов, которые даны человеку, двадцать часов я учился, а если уставал или монахи отдыхали, я играл на скрипке. Мое трудолюбие заметили и постарались дать мне так много, как я мог усвоить. Я уже стар. Скоро я пойду по пути предков. Я хочу дать вам, моим приемным детям, все, что дали мне и монахи в Европе, и монахи Шаолиня.

Весной, когда расцветает вишня, берега Желтой реки особенно прекрасны. На закате воздух нежен и чист. Часто, пройдя долгий путь, мы усаживались под бело-розовой шапкой цветущего дерева. Доставали лепешки и чистую воду и любовались таинственным желто-палевым закатом, отраженным в реке тысячу раз.

В такие минуты дядюшка Ли объяснял нам, что человек, чей внутренний взор не замутнен страстями и желаниями, чье сердце подобно вот этому чистому ровному зеркалу вод, отражает в себе все – от близкой пагоды до далекой звезды. Когда человек достигает столь высокой ступени обуздания и погружения, то он способен овладеть самым недоступным, самым неуловимым, сокровенным. Для его духа нет преград, он может опуститься по лестнице времен к первоначалу мира, когда Предвечное Имя еще не прозвучало.

– Если вас обуревают желания и страсти, – говорил дядюшка Ли, – научитесь смирять их. Иначе вы не овладеете сокровенным. Замутненному зеркалу вашего сердца будет доступно лишь бытие, вызванное к жизни Именем вещи. Но Бытие и Небытие есть тайна – высшее знание дается лишь проникновением в Тайну из тайн.

Вэй И долго не хотел ни слушать, ни слышать, ни смириться.

– Кругом война и боль, – говорил он, глаза его сверкали, и он вновь напоминал раненного волчонка. – А ты предлагаешь мне забыть кровь, струи которой текли из отрубленной головы моего отца и распоротый кинжалом живот моей матери. Недеяние хорошо для тех, кто погружен и удален от мира. А что делать тем, кого мир вещей коснулся кинжалом или пулей?

– Постигни Дао. Ведь Дао это не только Дух первоначальный, начало Пути, но бесконечное милосердие.

– Милосердие! А где оно? – в такие минуты Вэй удалялся от нас, бросал в досаде камни в воду, чтобы замутить зеркало вод.

Я так любила дядюшку Ли, что сердилась постоянно на Вэя, но дядюшка только улыбался и гладил меня по голове.

– Послушай, что говорит Старец с Берегов Желтой Реки, – обращался он к Вэю.

– «Когда отверзаются уста и вздымается язык, горе и немощи неизбежны. Не лучше ли сосредоточиться на внутренней благодати, пестовать и возвращать духовное Семя и Дух, возлюбить ци и говорить реже».

– Да, – вздыхал Вэй, – если бы весь мир так думал и был так устроен, я бы первый поклонился Дао, потому что тогда все были бы такие, как ты, дядюшка Ли. Но десятки лет Великой войны говорят мне о другом.

Прошли годы. Дядюшка Ли постарел, но был все также добр и приветлив. Я и Вэй достигли совершенства в своем деле. Мой голос звучал звонко и нежно, выражая все оттенки чувств, которые я хотела передать. Чаще мне легче было спеть, чем сказать, и я видела, как радуются дядюшка Ли, слушая мой голос. Вэй научился превосходно управлять своим телом. Он стал рослым красивым юношей с густыми черными волосами и совершенным телом. Мои маленькие груди набухали, когда он только смотрел на меня.

Вэй внимательно изучал все, что давал ему дядюшка Ли, но так и не смог смириться с бесчинствами и опустошением, царившими на берегах Желтой Реки. Он часто цитировал любимый стих из Лао Цзы:

Эти горькие строки так отражали чувства Вэя!

Со временем мы стали частью легенды о дядюшке Ли. К счастью, никто из посторонних не догадывался, что испытывали мы, его приемные дети. Потому что для нас пришло время любви, и она расцвела как цветок хризантемы пышно и ярко. Теперь мы больше времени проводили друг с другом, чем с дядюшкой Ли. Мои глаза не могли оторваться от Вэя, а он, сидя у моих ног, читал любимые стихи, чаще всего Ли Во: