МАТРОС Ты что?.. Серьезно?

БОЦМАН Ну и дурак ты! Матрос кидается к трапу и пытается взобраться на него, но у него не хватает сил, тем более, что это веревочная лестница, по которой ослабленный человек не может подняться.

МАТРОС

(Кричит вверх) Эй, вы, там, суки! Выпустите меня отсюда! Я жить хочу!

Зрители смотрят безучастно сверху из люлек. "Партер" равнодушен.

Матрос опять пытается подняться, но падает без сил.

Очнувшись, он набрасывается на боцмана.

МАТРОС (С кулаками) Ты, падла, знал, что нас на смерть сажают. Дал себя в загон отправить, как скотину, сволочь!

БОЦМАН (Отшвыривает его) Заткнись щенок! Если бы мы стали сопротивляться, нас прирезали бы на месте. Им не хотелось брать кровь на душу, вот нас и сбросили сюда. Все знают, что подохнем, а никто не виновен, и вернутся домой со спокойной совестью.

МАТРОС (Плачет) Собака ты! Не хочу, чтобы у них была спокойная совесть, пусть бы они видели меня в страшных снах, а так меня некому вспоминать.

АВТОР (Тихо, режиссеру) У меня такое чувство, что зрителям на все плевать – подумаешь, засадили подыхать двух засранцев в трюм.

РЕЖИССЕР (Автору) Чего вы хотите? Каждый из них обречен умереть здесь, то есть в такой же банке, а в партере плевать хотели на чужую смерть, да еще на сцене.

АВТОР Так что же – в них нет жалости к себе, сочувствия к другим?

РЕЖИССЕР

Да вы меня удивляете! Наоборот, они радуются, что кому-то хуже, чем им.

(Действие на сцене продолжается)

БОЦМАН Заткнись, щенок, разнюнился, и без тебя тошно. Когда корабль подойдет к берегам Австралии, наши трупы начнут разлагаться, их выбросят на съедение акулам.

МАТРОС

Господи! Господи! Неужели у них нет души, но ведь я еще так молод, я ничего не успел, я жить хочу! Почему они не пощадят меня? Почему они не хотят меня лечить? Господи, сделай так, чтобы они сжалились надо мной!

(Некоторое время сидит успокоенный, потом снова вскакивает)

Эй! Господи! Почему они не открывают люк?! Неужели ты в них не вложил и крупицы добра? Зачем же тогда они остаются жить? Господи! Они ведь творят зло, такое зло!

(Боцман поднимается и бьет матроса. Тот падает и плачет.)

Действие на сцене заканчивается. Начинается антракт. Часть зрителей – в люльках – остается "на местах". "Партер", нарядные дамы, господа, устремляются в буфет. Они едят шоколад и пирожные, осматривают туалеты дам. У них сытые лица и счастливые глаза.

АВТОР (Мрачно) Полный провал. Я хотел, чтобы душу задело, а они за икрой давятся.

РЕЖИССЕР

(Хитро) Погодите. То ли еще будет.

(К группе подходит ОН в одежде ЗК.)

ОН Я хотел вам сказать, что это ужасно: они не слышат друг друга… ваши герои… мы не слышим их, они не слышат людей. Все глухи и говорят в пустоту… Кругом стена, непробиваемая, непроницаемая. Ужасно. Зачем жить?

АВТОР

(Не слыша его, режиссеру)

Вы что-то придумали. Вы надеетесь их пронять? Ну что ж, посмотрим, посмотрим.

Они уходят. Он остается и горестно качает головой. Начинается второе действие. Люльки опущены до уровня пола. Они образуют второй ряд за стульями "партера". Второе действие на "сцене"

МАТРОС У меня никого нет. Ни отца ни матери. Подружку не успел завести. Так все – по кабакам шлялся… море… ненавижу море… хотел денег подзаработать. Море страшное… синее и глубокое. Солнце взойдет – оно красное как кровь, солнце в зените – стальное и слепит глаза. Стоишь, смотришь – конца нет и аж голова закружится.

БОЦМАН (Не слушая его) Заваруха… Впрочем, черт побери, чего мне выть? Все помирают. Я бы на их месте то же самое сделал: запер бы двух покосников в трюме и поминай как звали. Обидно только, что добровольно даешь шкуру с себя содрать за здорово живешь. Оставлю им вонь и блевотину – долго не отчистят этот паршивый пароходишко. Ненавижу людишек: все сволочь и мразь. Трусы, мерзкие хари. Ну чего вот этот воет? Эй ты, парень, перед смертью хоть помолись с достоинством, а то я тебе морду набью. Я не потерплю, чтобы этакий собачий визг сопровождал меня в преисподнюю.

МАТРОС Послушай, а? Я в жизни ничего не знаю и тебя тоже не знаю. Ты любил когда-нибудь? А? Мне так подыхать страшно… Что же есть такое, любовь?

БОЦМАН Любил одну суку в порту. Как возвращались – так я к ней, и кутим напропалую. Но она, стерва, уж больно властная была. Все хотела меня подмять. Я однажды так ее изметелил, не знаю – жива ли, бросил в кровище и ушел.

МАТРОС И это все?

БОЦМАН А чего тебе еще? Рассказать что ли как мы любовью занимались, так что земле жарко делалось… Нет, малыш, это мое.

МАТРОС

Господи! Да за что же, за что Ты не дал мне этого?!

(Пытается ударить Боцмана)

Ненавижу! Ненавижу!

(Боцман отшвыривает его. Матрос падает и умирает)

БОЦМАН

Эх, дурак! А так пожил бы еще пару часов.

(Хватается за голову)

Что за наваждение? Какие-то видения!

Падает на пол и катается по сцене, чувствуется – от невыносимой боли. На сцену обрушивается тьма. Постепенно в углу высвечиваются две фигуры. Это Фауст и Мефистофель.

МИФЕСТОФЕЛЬ Твое земное любопытство привело тебя в ад.