Впервые поднимаюсь по трапу военного корабля и почти сразу включаюсь в напряженный ритм его размеренной, четкой жизни. Побудка, подъем флага, склянки, отбивающие время, и при этом каждый человек знает свое место и свое дело как бы в двух измерениях: в обычной обстановке и по боевой тревоге. Пока все спокойно. Медленно разворачиваются тяжелые башни, и орудийные расчеты что-то разбирают, чистят, сверяют. Зенитчики колдуют над прицелами. Дежурные команды драят палубы и трапы до невозможного блеска, машинисты и турбинисты снова и снова прослушивают механизмы, а в глубине служебных кают штурманы исчерчивают карты морских путей, рассчитывая и пересчитывая тот самый верный маршрут, который строго соответствует сигналу: «Боевой до места!» Словом, как в старой матросской песне: «Корабль несется полным ходом, машины тихо в нем стучат…» (А крейсер — уже в открытом море, машины действительно тихо стучат, и весь корабль дышит и вибрирует им в такт.)

Особой жизнью живет наша маленькая каютка. Здесь мы поселены с Виктором Ивановичем, редактором, здесь и наша редакция, что обозначено на медной табличке на узкой двери: «Боевой до места!» (Табличка всегда была у нас надраена до блеска, как и все на корабле.)

Койки убраны, и вокруг закрепленного железного столика у раскрытого иллюминатора сгрудился наш актив, все свободные от вахт. Машинист Авдеев настаивает, чтобы в первом походном номере газеты «звучало», как он говорит, машинное отделение.

— Не будет хода — не будет похода! — восклицает молодой светловолосый, но неожиданно темнобровый машинист. И, радуясь своему умению говорить в рифму, добавляет: — Вот и «шапочка» готова к материалу. Чем плохо?..

— «Чем плохо?» — иронически повторяет слова Авдеева орудийный наблюдатель с запоминающейся фамилией Свирепый. — Ход дает и пассажирский теплоход, а орудийные башни?! — Он уничтожающе смотрит на Авдеева. — Орудийные башни — это и есть крейсер. «Чем плохо!» — Свирепый так повторяет авдеевскую поговорочку, словно вбивает заклепку…

Виктор Иванович прерывает спорщиков.

— Только сейчас был у комиссара. Установка: первая страница — политика. Фашисты грозятся, скажем наше краснофлотское слово в ответ: будем решать две задачи, как одну — боевую и политическую подготовку — на «отлично»! А оборотку газеты поделим между всеми: коротко, четко… После ужина сдаем в набор. Сразу после побудки — считка, к завтраку «Боевой до места!» — на всех палубах, в котельных, в машинном. Такая установка. А сейчас — пошли на беседу старпома с молодыми. Вообще интересно, здорово рассказывает Кузнецов. И для газеты пригодится.

Первый день на военном корабле, полный незабываемых впечатлений, пополнился еще одним, может быть, самым сильным, острым и памятным.

Палуба крейсера на фоне открытого темно-синего моря. В тени орудийной башни сидят молодые краснофлотцы. Бескозырки на коленях, и свежий ветер пытается запутать черные ленточки с якорьками. Все взгляды устремлены к Кузнецову. Старший помощник командира крейсера стоит, опираясь на опущенный ствол орудия. Он высок, строен, подтянут. И речь его такая же ясная, четкая, стройная.

В то время старпом «Красного Кавказа» был немногим старше своих слушателей — ему едва минуло тридцать лет. Но за плечами уже нелегкий жизненный путь — твердый и неуклонный путь к морскому совершенствованию.

Николаю Кузнецову не было семнадцати, когда он в 1919 году пришел добровольцем на Северо-Двинскую военную флотилию. До этого он знал лишь свою речушку Ухтомку, где жил в затерянной в северных лесах деревушке. Три класса церковноприходской школы — не великое образование, но Революция — лучший университет. Молодой моряк, как на штормовых волнах, попадает из Архангельска в Ленинград, жадно овладевает знаниями, и вот он уже — курсант военно-морского училища, вот и — красный командир.

Плавал на суровой Балтике на старом линкоре «Парижская коммуна», на «Авроре»… А затем Черное море, становление Черноморского флота. Дальние походы на крейсере «Червона Украина». Годы учебы в Военно-морской академии — и «Красный Кавказ»…

Старпом рассказал молодым морякам о необычной истории крейсера. Еще до Октябрьской революции его по заказу Российского морского штаба начала строить английская фирма. Строили долго, плохо, равнодушно, хотя будущему крейсеру дали громкое имя «Адмирал Лазарев». В России началась революция. Недостроенный корабль ржавел в Николаевском доке. А когда через несколько лет вспомнили о крейсере, оказалось, все чертежи увезли англичане в девятьсот семнадцатом… Теперь ясно, что было это к лучшему. Советские корабелы создали совсем другой, новый крейсер, вложили в него смелые мысли и мечты. От старого не осталось ничего. В 1932 году в море был спущен новейший крейсер «Красный Кавказ»…

Как сейчас вижу эту палубу, молодых матросов, их открытые, ясные лица с горящими глазами. Помню, как Кузнецов любовно провел рукой по стволу орудия, и как удивило меня плохо скрытое волнение в голосе этого сурового человека, влюбленного в свой корабль, во флот… Он вплотную подошел к башне и сказал, что на крейсере все новое, новейшее, но гордость наша — его вооружение.

Англичане проектировали для «Лазарева» двенадцать пушек среднего калибра под слабыми броневыми щитами. На «Красном Кавказе» — всего четыре орудия. Но какие! Мощные, дальнобойные, точной стрельбы, в непробиваемых башнях, с механизмами, о которых морские артиллеристы могут пока лишь мечтать. Наводка — центральная, приборами, пушки бьют и по невидимой цели… А нужно — на помощь артиллеристам придут свои корабельные самолеты…