Но, конечно, чтобы запереть вас под замок, вас надо сначала поймать.

Я залезла на заднее сиденье патрульной машины и смотрела, как Джона становится все меньше и меньше по мере того, как мы удалялись.

— Ты должна радоваться, что я не забрал вас обоих, — сказал полицейский, глядя в зеркало заднего вида.

— Пусть скажет спасибо, что я не посадил ее в «обезьянник», — говорит мне офицер О'Рейли, когда я наконец нахожу нужный полицейский участок. — Она сказала, что это недоразумение. — Он ни на секунду не верит этому, но его тронули слезы Джины. Равно как и Дилена, прижимающего к себе мою сестру, рыдающую у него на плече.

— Ее забрали за приставание на улице, — продолжает О'Рейли.

Я представляю себе, как некто сует мне в руки какой-нибудь рекламный листок или афишку. Потом я понимаю, что он имеет в виду. Вспоминаю, что сказала мне Джина по телефону. О! ТАКОЕ приставание... Хм. Я поднимаю брови и смотрю на Джину.

Она перестает плакать лишь для того, чтобы сказать:

— Я не приставала. Не приставала. — Но взгляд ее скользит мимо моих глаз, куда-то за левое плечо.

— Угу.

— Я просто спросила дорогу, — говорит Джина.

Не сомневаюсь в этом.

— Хорошо, — произношу я вслух, — тебя просто неправильно поняли.

— Я должен вызвать представителя отдела по надзору за подростками, — говорит О'Рейли. Мне требуется около минуты, чтобы понять: он разговаривает со мной.

— Отдела по надзору за подростками?

— Ей же шестнадцать. Она бродила по улицам со своими сумками, так ведь? — И он смотрит на меня взглядом, говорящим: «Вы, мамаша, плохо смотрите за ребенком».

— Я ее сестра.

Полицейский краснеет:

— О!

— Она приехала... ко мне погостить, — говорю я. — Неужели я не говорила тебе, что прачечная есть и в нашем доме? — обращаюсь я к Джине. — Совсем не обязательно было тащить все вещи куда-то еще. — Секунды три я боюсь, что она не схватит с лету, но она все понимает.

Она шмыгает носом.

— Нет, не говорила. Я спросила того... того жуткого мужика, где здесь прачечная самообслуживания, а он решил, что я...— Она хлопает ресницами и смотрит на полицейского: — Он решил, что я веду себя... предосудительно.

Хлопанья ресницами, пожалуй, слишком много.

Я затаиваю дыхание, но О'Рейли либо попался на удочку, либо решил на нее попасться.

— Сожалею обо всем случившемся, — говорит он мне, Джине, Дилену, успокаивающе поглаживающему Джину по плечу с самым покровительственным видом, какой только может быть у семнадцатилетнего подростка. Особенно когда он смущен и перепуган.

— Это простое недоразумение, — продолжает О'Рейли. — Конечно, вы можете забрать ее домой.

Это недоразумение.

— Ну, вот и приехали, — сказал полицейский, подъезжая к моему дому. Я попыталась выйти, однако дверь не открывалась. Полицейский не спеша обошел вокруг машины, чтобы выпустить меня. Потом он положил холодную ладонь мне на затылок и повел меня по нашему переулку, а потом постучал в дверь, сдвинув с места венок из виноградных листьев с шелковыми анютиными глазками.

Отец открыл дверь. Он перевел взгляд с полицейского на меня.

— Уичита? Почему ты не наверху, в своей комнате?

Я прижала носок босой ноги к своду стопы другой ноги.

— Я... — начала я, но полицейский перебил меня. Я услышала фамилию Лиакос. Слово «поезд». За спиной отца появилась мама. Волосы у нее были распущены и висели вдоль лица, падая на плечи. Полицейский перестал говорить, когда мама схватила меня и поволокла через черный ход на кухню.

— Где ты была? — спросила она. — Что ты делала?

— Ничего, — ответила я.

— Ты сбежала из дома и была с этим мальчишкой. Дерьмо ты маленькое.

Потом она дала мне пощечину.

До этого она меня никогда не била. Да, они пороли меня, но по лицу никогда не били. Мы уставились друг на друга. В жаре кухни щека у меня горела. Волосы у мамы прилипли к шее.

Отец вошел на кухню сразу же, как только мама схватила меня за плечи.

— Этого мальчишку ты больше никогда не увидишь. Если только...

— Все это просто недоразумение, Мэгги, — сказал отец. — Оставь ее.

Я взглянула на него снизу вверх, благодарная за поддержку против маминого гнева. Начинались его обычные придирки к маме.