Спектакль идет своим чередом. Подходит время допроса свидетелей. Фарс продолжается.

«Участие Переверзина В. И., Вальдес-Гарсии А. и Малаховского В. Г., действовавших в составе организованной преступной группы в хищении в 2001–2003 годах нефти (не беда, что я уволился из компании в 2002 году!), подтверждается показаниями:

Малаховского В. Г.;

Вальдес-Гарсии А.».

Следователи, стряпавшие наше дело, недалеко ушли от переводчика с английского языка.

«Да что же это такое? Что это за чушь? – бессильно, словно в пустоту, взываю я. – Как они могут своими показаниями доказывать мою вину, если мы не были даже знакомы, если мы никогда не общались?!»

Потянулись другие свидетели. Некоторые лица я видел в столовой ЮКОСа, некоторые фамилии где-то слышал. Но, к счастью, со многими не был знаком.

Судья допрашивает свидетеля Н. Женщине плохо, она в слезах, находится на грани нервного срыва.

«Свидетель, вам знакомы подсудимые?» – обращается к ней судья.

Она не знает меня, но узнает Малаховского и Вальдес-Гарсию, о чем дрожащим голосом сообщает судье.

«Скажите, при каких обстоятельствах вы познакомились с подсудимыми», – не унимается судья.

«Ну как же, мы вместе работали, сидели в одном кабинете за одним столом и подписывали одни и те же документы…» – она рыдает, осознав, что вполне могла оказаться на месте любого из нас, так как могли посадить любого сотрудника компании ЮКОС. В этом случае даже не пришлось бы ничего менять в обвинительном заключении – меняй только фамилии, псевдодоказательства остались бы прежними с таким же результатом.

Адвокат Малаховского подает ходатайство, где просит государственного обвинителя объяснить, чем роль его подзащитного отличается от роли свидетеля. Мы не получим внятного ответа, нам и так все давно предельно ясно: ничем! Свидетель – такой же наемный сотрудник, как и все мы. Просто так сложилось, что на роль обвиняемых выбрали нас.

Свидетель К., симпатичная девушка, сообщает суду, что будет говорить по совести. Обвинитель Шляева тут же цепляется за эту фразу и ехидно спрашивает: «И что же вам эта совесть говорит?»

Девушка спокойно отвечает: «А то, что таким образом можно посадить всех сотрудников ЮКОСа, и мне безумно жалко находящихся здесь людей».

Все участники процесса, в число которых входят и обвиняемые, имеют право задавать свидетелям вопросы. Судья, стремясь соблюсти все формальности, любезно интересуется, нет ли у обвиняемых вопросов к свидетелям. У меня вопросов нет. Вальдес-Гарсиа требует прекратить это безобразие и остановить абсурд. Он успевает сказать, как над ним издевались сотрудники прокуратуры, как выкидывали его костыли с четырнадцатого этажа. Он в сотый раз заявляет, что не понимает, что здесь происходит, что он не читал всей этой макулатуры, где написана чушь. В отчаянии он тихо произносит: «Меня сделали инвалидом, и я не знаю, как мне дальше жить и что делать…»

«Ничего, раньше надо было думать! – язвит прокурорша. – Для инвалидов еще и Олимпийские игры проводят!»

«Вот тебе там в самый раз выступить!» – хотелось мне сказать во всеуслышание. Я уже представлял ее на стометровой дистанции. Судья восстанавливает спокойствие и объявляет перерыв. От возмущения у меня сильно бьется сердце, и я хватаю ртом воздух. Я готов задушить прокуроршу. Для меня очевидно, что совесть и прокурор – понятия несовместимые.

Мне очень часто приходится себя сдерживать. Мне хочется заорать во все горло: «Опомнитесь! Вы что творите, сволочи?!»

Делать это бессмысленно. Они прекрасно знают и понимают, что творят.

Адвокат регулярно проводит со мной воспитательные беседы, удерживая от подобных поступков. Я не могу успокоиться и найти себе место. Мне представляется такая картина. На столе стоит обычная белая чашка с чаем. Прокурор, показывая на нее пальцем, утверждает, что это утюг. Глупость очевидна для всех, но каждый исполняет свою роль. Адвокаты кричат: «Посмотрите, там же чай налит! Это чашка!»

«Ну конечно, очевидно, что это чашка», – поддерживаю я доводы защиты.

На что прокурор с маниакальным упорством, с пеной у рта, твердит: «Нет, это утюг».

Но стоит только нам покинуть этот зал, как прокурорша возьмет чашку-утюг в свои руки и радостно, причмокивая от удовольствия, выпьет чай…

Продолжается допрос свидетелей. В день приходит один-два человека. Каждый следующий свидетель ничем не отличается от предыдущего. Те же вопросы, те же ответы. Меня никто знает. Меня не знают свидетели, чьи показания, в соответствии с обвинительным заключением, якобы доказывают мою вину… На допрос приходят обычные сотрудники компании, которые рассказывают о своей официальной работе.