И вдруг на исходе марта я проснулась утром, и все осветилось, и я увидела свет внутри себя. В тот день была плохая погода, но во мне было светящееся тепло. И все обрело смысл. Я поверила в Мировой дух. Многое еще совсем не понимаю: обряды, службы, церковь, но Высший Сам уже со мной.

Вспоминая свои зимние страдания, я леденею: так люди сходят с ума или кончают с собой. Или?

Я долго думала, что люди верят, чтобы совсем быть не похожими на зверей, что религия — это моральное учение (я-то, дескать, и так хорошая, а вот другие пусть верят, чтобы достигнуть моего совершенства). Однако все мое «совершенство» куда-то делось в эту зиму, и вокруг меня в эти черные блаксбургские дни был только распадающийся кошмар, превративший мое «совершенство» в пустоту. Встреча с пустотой была неприятная.

И вот произошло это чудо! И опротивевший мир и человек вдруг стали иными. Я ведь пыталась найти причину своему страданию вовне — в плохой погоде, в Америке, в американском человеке, в отсутствии поблизости друзей и т. д. Без языка лишилась последнего удовольствия. Все сваливала на обстоятельства.

А как радовались мои американские знакомые моему новому состоянию! Поздравляли. Я и людей-то увидела впервые, они, оказывается, точно такие же, как и я. Ведь они-то понимали существование того, чего я не представляла. И это тот же самый «опротивевший мне полиэтиленовый американский человек.» Теперь только как сохранить в себе веру, как сохранить любовь? Опять уже шучу, что я и в тюрьме бы теперь выжила, раз уж в Америке выживаю.

Я много читаю… Книга Франка [9] «Смысл жизни» пришлась по душе. Люблю Николая Бердяева [10] , все его читаю с удовольствием.

Яша вернулся из Сан–Луиса веселый, успешный, а мне уже его результаты не были так важны, как мои. Я бросилась к нему и сказала: «Яша! Мне открылась тайна! Я поверила в смысл жизни!» Яша сиял.

В Сан–Луисе зав. кафедрой наобещал Яше слишком многое, переобещал и даже заверил, что он, дескать, думает, что не будет препятствий со стороны дина (проректора). А они-то как раз и появились, у проректора возникли сомнения, что, мол, Яша без роду, без племени и сразу полный профессор, и он снял эту позицию. Они не взяли ни Яшу и никого другого. Мы немного попереживали, хотя уже знали, что в Америке пока не получишь письменного предложения — не обольщайся! После этого разочарования через неделю Яша поехал с нефтяным докладом в Оклахома–Сити, где имел бурный успех — все «акулы нефтяного империализма» приглашают его на интервью. И сама «Эксон», которая в прошлом году нам не давала карточку на бензин, вдруг чуть ли не в начальники Яшу зовет. Весь этот месяц Яша будет в разъездах, поедет в Чикаго, Денвер, Нью–Йорк, Хьюстон. Мы теперь будем выбирать. Дожили. Хотя из Гарварда и Беркли еще не бегают за Яшей, но фирмы уже проявляют интерес. А до этого лавина отказов сыпалась со всех сторон, потому как никто не видел, не слышал Яшиных проникновений. У Яши-то нефть поет! Я Вам писала, что я не люблю заниматься геологической наукой как таковой, вся моя ученость советская, показушная, но даже меня Яшины исследования заинтересовали, из них ушла скука, у него все живет — камни, земные слои. Он думает, что в ритмах геологических пород заложена музыка, и он хочет расшифровать ее.

Выбор места дальнейшей Яшиной работы предстоит трудный. «Продать себя» корпорациям за золотые горы? Не пропадет ли он как ученый? И что мне теперь «золотые горы»? Разве что для того, чтобы помогать людям? Или прислать Вам крокодила? (Как раз его-то Вам и не хватает!) Одним словом, мы не знаем, где мы окажемся, и что, и кто нас привлечет? Меня, конечно, тянет в Нью–Йорк — поближе к центру мира, но все зависит от работы.

А вокруг полная весна. Студенты в шортах и даже без валяются на лугу, на траве, загорают. Некоторые швыряют друг другу в руки полиэтиленовые тарелки, такая бессмысленная игра, несколько отличающаяся от «игры в бисер», которую мало кто знает. Вокруг «нашего» дома выросли цветы, расцвели медно–красные тюльпаны, фиалки и желтые американские крокусы. Наш участок зарос сорняками, и трава стала выводиться, я смеюсь, что у нас коммунизм. Приедем из Вашингтона и займемся садом, так как стыдно «сдавать» после себя такой социалистический бурьян. Соседи день и ночь возятся на своих «бэк ярдах», сажают, стригут, приласкивают — капиталисты, а мы все запустили — духовные искатели.

Едем в Вашингтон на Пасху. В Блаксбурге есть 23 церкви разных направлений и оттенков. В Роноке, в часе езды отсюда, есть русская православная церковь, но она зарубежная и враждует с автокефальной. Тутошние наши знакомые православные иногда туда ездят. Яша тоже один раз ездил, но ему не понравилось, я не так хорошо поняла почему, из-за каких-то разногласий и непризнаний другой Церкви, но я поняла, что русские не такие терпимые и не такие толерантные, как американцы. И как написал нам наш американский друг Джон Кохан, журналист из Time, «у русских никогда не будет демократии», после того как он посетил в Нью–Йорке собрание русской публики, журналистов, писателей. Он так точно и грустно описал наше неуважение друг к другу.

Я буду впервые в церкви как человек присутствовать, а не как зритель. Я вот только волнуюсь, вдруг я не крещенная, меня бабушка тайно в детстве крестила, но точно не знаю. Я все время думала, что я крещенная, так мне мои тетки говорили, когда я у них в Подъелках жила. Но теперь я стала волноваться, а вдруг нет? Как мне быть?

Этим летом хотим поехать в Европу и в Израиль, правда, пока не вижу, на какие деньги? Нам в этом году вернули 8оо долларов переплаченных налогов. В прошлом году Яша обращался в специальную фирму, чтобы заполнить наш отчет, и мы остались должны, а в этом году он составил его сам, естественно, сделал все поумнее, и нам даже денюжку вернули. В налоговую игру играют все с увлечением, оживает человек, преображается, на лице появляется счастье, если спросить его о налогах, как и что «списать». Вот и мы тоже втянулись в зеленую стихию долларов и барахтаемся в этом океане зелености, не умея ни плавать, ни дышать. Воспитанным на презрении к людям, делающим деньги, как понять, что рисовать картины и делать деньги — одно и то же искусство? Деньги–налоги–деньги… в этом искусстве нет никого равного американцам. А мы со своими картинами тащимся голые и босые к вершинам захвата духовных постов, расталкивая друг друга.

Посылаю Вам элемент фотографий, все снимают только физиономии, и выбрать нечего. Может, заняться фотографией? Делать смешные, жанровые.

Поздравляю Вас с Пасхой. С Воскресеньем Христовым! Я еще не знаю, как правильно это делать? Ваши пасхальные пожелания пришли вовремя. Спасибо Вам. Жду Ваших писем, как воздуха.

Я Вас обнимаю.

Всегда Ваша

Дина

15–5 [1978]

Дорогая Дина!

То, что произошло с Вами, называется вторым рождением. Вы сами знаете, что шли к нему давно, и то мучительное состояние, которое ему предшествовало, — есть усилия птицы, проклевывающейся из яйца. Собственно говоря, Вы, наконец, вернулись к себе, соприкоснулись со своим глубинным «Я», которое только и может воспринимать веяние Духа.

Все живые существа стремятся лишь к тому, что свойственно их природе, а нам всем присуща возможность (и необходимость) связи с Божественным. Без этого мы недовершенные, несостоявшиеся. Еще раз напомню Вам замечательные слова Августина: «Ты создал нас для себя, и мятется сердце наше, пока не успокоится в Тебе».

То, что в наши дни во всем мире вера снята со знамен цивилизации, — великое благо, дар Божий, освобождение. Бог — это свобода. Он чужд навязыванию. И если люди в прошлом пытались это делать за Него, они шли против Его воли. Теперь же голос Его, «голос Безмолвия», может зазвучать свободно, не заглушаемый ничем внешним. В уединении дома, в грохоте большого города, в суетной толпе — словом, где угодно. И лишь потому, что мы находим Его сами, «один на один». Встреча с ним — самое интимное из всего на свете. И только после того, как звезда вспыхнет внутри, ее свет выносится вовне. Тогда ее сила — это любовь.