— Мужики, — он закурил, — я думал, вы взрослые люди и понимаете, где находитесь, а оказывается… Тут, знаете, сигнальчик поступил. Вы, конечно, не обижайтесь, но покажите-ка, что у вас в карманах.

— Пожалуйста. А в чем проблема? — демонстративно расстегнув куртку, Валера выложил ключ от номера, пачку сигарет с зажигалкой, паспорт и бумажник.

— Проблема не в вас, — главный инженер перевел взгляд на Колю, — вы, пожалуйста, молодой человек.

Тот дрожащей рукой выложил такой же безобидный набор.

— Это все? — караульный придирчиво оглядел Колю, потом взял его бумажник; не глядя отложил командировочное удостоверение, календарик, фотографию Любы; долго рассматривал купюры и, в конце концов, сложил их обратно. Проделав то же с Валериным бумажником, сгреб вещи в стол.

— Кроме сигарет, там вам ничего не потребуется, — голос его стал чуть более дружелюбным, — поэтому в целях безопасности оставьте все здесь. Будете уходить, я вам верну.

— Но деньги… — начал Валера.

— Да ничего не пропадет, не волнуйтесь, — перебил главный инженер, — так положено, а то народ ушлый — сопрут, например, паспорт и неизвестно, кто потом по нему жить будет; про деньги уж не говорю — их не пометишь.

Даже Валера не нашелся, что возразить, не говоря уже о растерявшемся окончательно Коле. Посчитав, что формальности соблюдены, главный инженер встал, хлопнув себя по коленям.

— Все, ребята, пошли. Извините, конечно, но здесь все-таки строгий режим. Это я для тех говорю, кто еще не понял.

Они дошли до цеха, причем, главный старался идти впереди, видимо, избегая лишних вопросов, хотя их никто и не собирался задавать. Все было предельно ясно, кроме одного — что делать с Васей.

Запустив наладчиков в цех, главный пошел дальше, а они остановились у двери, глядя друг на друга.

— Доигрался? — с усмешкой спросил Валера.

— И что делать? Как деньги-то отдать?

— Вот уж ее знаю.

А улыбающийся Вася уже спешил навстречу.

— Ну что? — спросил он, и все поняли, о чем идет речь.

— Ничего, — ответил Валера, — пошли работать.

Еще вчера пресс представлялся Коле просто недоделанной машиной, у которой через неделю закрутятся шестерни, заходит ползун; но это было вчера, а сегодня, по странной ассоциации, он превратился в мертвое существо — к нему даже не хотелось прикасаться, как к лежащему в гробу покойнику. Двигавшиеся вокруг безмолвные фигуры в серых бушлатах казались муравьями, ползавшими рядом с трупом, а тишина напоминала склеп… или, скорее, храм. Трубы, которые не успели установить, лежали на прежних местах, гаечные ключи тоже; со станины свисала промасленная ветошь — все замерло в этом храме, позабытом Богом.

Коля зажмурился; мотнул головой, пытаясь прийти в себя, но помог ему уверенный голос «тренера».

— Хватит сопли жевать — начинай-ка ставить смазку. Бери питатели и дуй наверх, — он повернулся к зекам, — а вы заканчивайте воздухопровод. Чего ждете?

Пока Коля соображал, какую из сваленных в кучу зеленых панелей надо поднять на траверсу, подошел Вася.

— Я помогу, начальник.

— Ты лезь в яму и крути трубы! — приказал Валера.

— Она ж тяжелая — чего одному корячиться?

— Для тяжелых есть кран!

Но Вася, упираясь локтями в ограждение, уже полез по узкой лестнице, и Валера вздохнул, понимая, что человеку без погон здесь вряд ли удастся диктовать свои условия.

— Лезь, — он повернулся к Коле, — разбирайтесь сами.

Коля поднял голову, глядя на гладкие подошвы сапог с точечками гвоздей, замасленные штаны и руки с побелевшими от напряжения пальцами. …Хоть бы он сейчас поскользнулся и сорвался вниз!.. Не насмерть — пусть просто попадет в больницу и пролежит до нашего отъезда. Во, идеальный вариант! Ну, поскользнись, поскользнись…

Но Вася оказался ловким, как кошка, и через пару минут гулкий удар известил, что панель благополучно доставлена на место. Пожелание не сбылось. Опустив голову, Коля подошел к лестнице; схватился за поручни; оглянулся — Валера, как ни в чем ни бывало, гремел железом, разбирая оставшиеся детали.

…Господи, помоги мне, — неожиданно подумал Коля, не имея в виду, ни конкретного бога, ни конкретной помощи. Наверное, подобная фраза автоматически приходит на ум в мгновения, когда сам человек уже не знает, что делать.